И. К. Бирюков

МОЛОКАНЕ В АМЕРИКЕ

1969

 

 

Глава 3

 

ПОПЫТКИ СТАТЬ ФЕРМЕРАМИ

 

       Спустя пять лет, проведённых в Америке, молокане более-менее освоились в новом окружении. Английский язык и американские традиции перестали казаться странными и чужеземными. Дети школьного возраста и подростки начали говорить по-английски. В ежедневном общении в местных магазинах, учебных заведениях, с работодателями и т. д. родителям помогала молодежь. Но даже молокане старшего поколения к этому времени уже усвоили несколько простых слов английского языка. Часть из них вошла в их разговорный язык. Это такие слова, как олрайт (all right — всё в порядке), гудбай (good-bye — до свидания), кара (car — автомобиль), лонда (laundry — прачечная или бельё), шузи (shoes — ботинки, обувь), хауз (house — дом), фарма (farm — ферма), стриткар (streetcar — трамвай), пайл (pile — куча бревен), босс (boss — хозяин, начальник), джоб (job — работа),  мистер (mister — господин), гими (give me — дай мне), брэд (bread —  хлеб) и др. Эти слова употреблялись ежедневно.


       Наиболее предприимчивые мужчины искали способы заработать себе на жизнь не только на строительных складах. Первой самостоятельной попыткой бизнеса было, возможно, перетаскивание из местных конюшен навоза, который затем где-нибудь на железнодорожном запасном пути продавался оптовику, а тот в свою очередь привозил товары фермерам. Другие организовывали команды для перевозки песка и гравия заказчикам на стройки, или испытывали свою удачу в коммерческой рыбной ловле в недавно открывшемся порту Лос-Анджелеса там, где теперь находится государственный пляж Стэйт-Бич недалеко от Санта-Моники. Находили также работу и в прачечных, механических мастерских, литейных цехах или в лавках старьёвщиков.


       Но и за такими поисками не забывали о Боге, чувство веры и благодарности было глубоко и искренно. Собрания посещали регулярно. Соблюдали ежегодные праздники. Работа приостанавливалась на это время, угроза потерять из-за праздничных выходных дней работу никого не пугала.


      Весной 1911 года перед самой Пасхой Афанасий Тимофеич Безяев, вдохновленный Святым Духом, объявил о необходимости трёхдневного поста. Пост должен был сопровождаться обычной молитвой, совершаемой в установленном месте всеми молоканами независимо от их общинной принадлежности (к этому времени помимо основного собрания существовали ещё четыре небольших общины у реки). Старцы распорядились об установке большого навеса на ближнем свободном участке земли и о том, чтобы Пасху справляли все общины вместе после трёхдневного поста, подчиняясь указанию Святого Духа.


       К югу от Сёд-Стрит, на западной стороне Клэренс-Стрит, находился большой свободный участок. Было получено разрешение на установку навеса. В магазине спортивных товаров была взята напрокат большая палатка, какую использовали и для обыденных собраний. Пока служащие магазина устанавливали палатку, молокане несли тюки душистой сосновой стружки для устилания полов, а другие добровольцы украшали палатку настоящими и искусственными цветами и ветвями.


       В назначенное время торжество началось во всеобщем согласии и духовном единении. Участвовали все общины, включая армянских братьев. В старейшины входили Ефим Г. Клубникин, Николай Иванович Агальцов, Филипп М. Шубин, Василий П. Галицын и другие. 


       Доктор Дэн У. Бартлет был среди почетно приглашённых гостей, с ним пришли некоторые его друзья, представители местного духовенства и администрации местных школ, которым, по его мнению, это могло быть интересным. Они все были удивлены и религиозным пылом, свидетелями которого стали, и необычностью еды, и большим количеством самоваров, приготовленных для Пасхи.


       В памяти присутствовавших на торжестве наступившая неделя сохранилась как очень весёлый праздник. Даже теперь, более чем полвека спустя, те, кому посчастливилось стать свидетелями этого события, вспоминают о нём, переполняясь радостными чувствами. Ни до, ни после американские молокане не видели ничего подобного. Позднее ещё прошли два праздника, весной 1918 года и весной 1921, но и они не могли сравниться с первой Пасхой по ощущению духовного единства и радости от присутствия Святого Духа. 


       По окончании миграции в 1912 году в Южной Калифорнии жили приблизительно 3,5 тыс. молокан и около 1 тыс. — в районе Сан-Франциско. Большинство из них были из Карсской области. Меньше было молокан из Эриваньской губернии, затем (по убывающей) — из районов Ашхабада и Тифлиса. Только одна семья — Голубевых приехала из района Баку.


       В общине доминировали лидеры из Карсской области Клубникин, Шубин, Агальцов и др. старцы. Остальные принимали их руководство как факт, и возмущений по этому поводу молокане не знали. Однако к 1909 году община значительно возросла, во время собраний комната для молений была переполнена, что давало подрастающим молоканам повод пропускать собрания безнаказанно и, что было хуже всего, находить другие, ещё менее подходящие способы проведения досуга по воскресным дням.


       Родители этих юношей и девушек стали переживать по этому поводу и искать какое-нибудь средство, которое поможет их детям преодолеть безразличие к церкви. В результате небольшие группы, состоявшие из нескольких семей, бывших родом из одной или соседних деревень Российской Империи, начали отпадать от центрального молоканского братства.


       Первой отделилась ашхабадская группа, размещавшаяся на Норд-Глесс-Стрит. За ней последовала ахтинская группа на Андерсон-Стрит. После них выделились воскресеновская группа на Лас-Вегас-Стрит, недалеко от школы на Юта-Стрит, и дарачичагская на Саус-Юта-Стрит.


       Кроме чрезвычайной многочисленности наблюдалась также другая причина, ускорившая распад центральной общины, а именно несогласие эриваньских и ашхабадских молокан с карсским большинством, которым новый церковный и похоронный обряд Максима Гавриловича не был принят.

             
       Приехавшие из Ахты, Дарачичага, Никитиной, Воскресеновки и Делижана молокане знали деревню Никитину, где жил Максим Гаврилович, и читали его рукописи. Поэтому они настаивали на том, чтобы, по крайней мере, некоторые из богослужений проводились в соответствии с Новым Обрядом, установленным пророком.


        Но поскольку родные деревни карсских молокан были слишком далеко от Никитиной, то они не были знакомы с этими нововведениями. И так как сами рукописи привезли в Америку спустя 4 года после описываемых событий, а напечатаны они были лишь в 1915 году, то в то время Новый Обряд казался им странным и они противились его введению, помимо своей воли помогая тем самым развалу главного братства.  


       После того, как новые ветви общины обособились, они ввели по меньшей мере раз в неделю — на вечерней воскресной службе Новый Обряд Максима Гавриловича. А воскресеновская община, в которую вошли бывшие жители Никитиной, Воскресеновки и Сухого Фонтана, перешла на Новый Обряд во всех богослужениях. Пресвитером у них был уважаемый старец из Сухого Фонтана Иван К. Холопов. Но в скором времени от ежедневного исполнения Нового Обряда отказались в пользу богослужения раз в неделю, как это было принято в остальных отделившихся общинах.


       В конце концов, все ветви общины, включая карсскую общину, приняли Новый Обряд, чему сильно способствовало издание книги «Дух и Жизнь» в 1915 г. Принятие было обусловлено новыми отличиями церковного служения от прежней формы, сделавшими её более одушевленной и добавившей глубину богослужения. Публикация работ Максима Гавриловича также укрепила позицию эриваньской группы, так как введение Нового Обряда стало практически неизбежным шагом.


       Кроме Нового Обряда, введённого во всех общинах, стали популярны венчание, крестины и похороны, проводимые в видоизмененном Максимом Гавриловичем виде. Их также приняли все молоканские общины Америки и они, став общепринятыми, сохраняют эту традиционность по сегодняшний день.


       Тем не менее, за последние 20 лет (речь идет о 1950-60 гг.) был запомнившийся случай отказа от «нового» способа проведения службы. Несколько общин сразу отказались его применять и даже более лояльные последователи Максима Гавриловича стали терять усердие. Такая тенденция, возможно, объясняется плохим посещением церкви во время воскресных служб, что сказалось на современном поколении молокан, которые не знакомы с Обрядом, не знают необходимых песен или молитв. Это прискорбно, но факт. Исправить ситуацию можно только возродив традицию воскресных вечерних богослужений, а также воодушевляя наставников молодого поколения к более большим духовным стараниям.


       Попытки создать колонию, последовавшие за примером колонии долины Гваделупе, продолжались без остановки. Молокане, то и дело провоцируемые земельными агентами, знающими, как нужна новым поселенцам земля, отправляли делегацию за делегацией в Северную Калифорнию и другие районы Запада на поиски подходящего участка для поселения. Однако по необъяснимой причине они не могли найти такого участка. Всегда появлялось то или иное препятствие, удерживающее их от переселения. Вероятно, что либо агенты по продаже земли были слишком жадны, либо молокане излишне осторожны.


       Будучи в Америке чужеземцами, молокане не знали, что существуют специальные государственные учреждения-посредники, или агентства, которые могли бы им помочь в поиске земли и её приобретении, а также научить их американскому способу ведения дел и фермерского хозяйства.


       Как бы то ни было, но новую колонию не могли создать вплоть до 1911 г. А создали её на основе ирригационной системы бассейна реки Солт-ривер в Аризоне, неподалеку от Финикса. Там была, и есть до сих пор, плодородная поливная земля с системой орошения, поставляющей воду от недавно выстроенной Рузвельтской дамбы. Эта земля, около 400 акров, была куплена у землевладельца Р. П. Дэйви, построившего новый сахарный завод в Глендейле и намеревавшегося развивать этот район как центр по выращиванию и переработке сахарной свеклы. Цена земли составила 125 $ за акр.


       Около тридцати семей под руководством Михаила П. Пивоварова образовали ядро новой колонии, которая позже насчитывала более 100 вошедших в неё семей. Осенью 1911 года и весной 1912 года эта группа выехала из Лос-Анджелеса. К ним присоединилась ещё небольшая группа, приехавшая непосредственно из России (1 сентября 1911 г. 30 семей поездом приехали в Глендейл. Позже к ним присоединились молокане из Сан-Франциско — салимские, и группа из Мексики — джеромесские. «Джеромесские» носили такое имя по названию железнодорожной узловой станции Джером, которая находится в долине Чино в Аризоне, но не по названию угледобывающего г. Джером, расположенного на склоне холма в 50 милях от этой станции). В целом к 1916 г. здесь жили уже 195 семей («Молокане в Аризоне», Ф. Папин Веронин, 1999 г., с. 4).


       Хотя земля была плодородна и не было недостатка воды для полива, колонисты переживали чрезвычайные трудности в это время, живя в палатках вместе со своими многочисленными семействами и в дождь, и в холод первой зимы, и в жару их первого лета. Они готовили еду на открытом воздухе, носили воду из городской водокачки Глендейла, в двух милях пути.   


       При этом к материальным трудностям и лишениям первого года основания колонии добавилось необходимое обучение системе фермерства, изначально чуждой для молокан. Они привыкли только выращивать зерно для своих нужд, что делалось исключительно примитивным методом, как позволяли условия армянских холодных нагорных плато.

  
       А здесь, в субтропической полосе Аризоны, им пришлось для начала изучить современные методы орошения, чтобы сажать, выращивать и собирать урожай сахарной свеклы с помощью сельскохозяйственного оборудования, а затем надо было учиться продавать его на рынке с выгодой для себя. Все это осваивалось путем проб и ошибок, а сам метод даже при наилучших результатах был дорогостоящим. Такой метод и в самом деле не мог прокормить фермера, который растит сахарную свеклу, поэтому многие переходили на выращивание других культур для большей выгоды.


       Через пару лет такого труда, который не окупал себя,  молокане осознали тщетность попыток фермерства. Засеяв свои поля люцерной, они обратились к скотоводству и молочному фермерству, как наиболее выгодному на первый взгляд занятию. Хотя это и означало тяжелый семидневный труд, в который вовлекались все члены семьи без исключения, но при этом они, по крайней мере, получали прибыль к концу месяца за эту непосильную работу.


       Улучшение материальных условий происходило медленно, но неуклонно, что позволило колонистам купить современные дома, укрывшие их от летнего зноя и зимних ливней. В то же время они уже начинали адаптироваться к новой стране и американскому образу жизни. Они были довольны жизнью, и это привлекало другие семьи из Лос-Анджелеса.


       К началу первой мировой войны дела колонии шли успешно. Но европейский конфликт внес коренные перемены в их жизнь как духовные, так и материальные. В духовном отношении молокане вошли в противоречие с законами Соединённых Штатов по поводу  воинской повинности. Материально же они достигли небывалых на то время высот, после чего их экономика пошатнулась, и их постигло банкротство. Многим пришлось оставить свои фермы и вернуться в Лос-Анджелес, крепко задолжав друзьям и родственникам.


       До начала войны производство хлопковой продукции сосредотачивалось на юго-востоке страны. Война создала высочайший спрос на эти предметы потребления, так что и другие районы Штатов, включая аризонскую долину Солт-ривер, поддались соблазну высоких заработков на выращивании хлопка. 


       Безумная идея лёгких денег не минула и молоканскую колонию Глендейла. Многие лос-анджелесские семьи были привлечены возможностью быстрого обогащения. За короткое время маленькая колония, состоявшая из 30 семей, выросла в молоканскую общину численностью более 100 семей, и многие из них приобретали новые автомобили и другие предметы роскоши, но шаткое процветание происходило за счёт лёгких кредитов.


       Это военное благолепие продлилось до 1921 года, а потом наступил экономический кризис по окончании войны, закрывший возможности лёгкого кредита в связи с падением цен на хлопок и разорением 80% молоканских фермеров. Выход был только один вернуться, кто как мог, в Лос-Анджелес, для чего приходилось пересекать пустыню со всеми своими пожитками на запряжённых лошадьми телегах. В Аризоне осталось около 25 семей, которым пришлось начинать жизнь с начала.  


       Несмотря на существование этих двух более или менее удачных колоний — гваделупской и аризонской молокане Лос-Анджелеса не прекратили поиски подходящей земли для переселения на других территориях западных штатов.


       Иногда Клубникин и другие старцы высказывали свои сомнения в мудрости подобного устроения колоний в разных, далёких друг от друга, местах. Но в большей степени на их слова не обращали внимания. Старцы не стремились усилить своё слабое влияние на людей, не уговаривали их присоединиться к уже существующим колониям. Они, в сущности, не пытались даже перевести людей в какое-либо другое место, но оставались жить в городе до самой своей смерти. Постепенно маленькими группами молокане разъезжались в различные части западных штатов, что отнюдь не пошло им на пользу.


       В 1913 году несколько семей уехали в долину Сан-Хоакин под Эрлимартом, заложив будущие колонии Кермана, Шафтера, Делано и Портервилля. В 1914 году ещё одна группа из 35 семей купила землю в пригороде Хартлайна округа Дуглас.


       Эта более поздняя группа купила землю посредством местной земельной компании, главой которой был экс-губернатор штата. Среди местных фермеров эта компания, неизвестная молоканам, пользовалась плохой репутацией, которая подтвердила себя с отрицательной стороны по окончании первого сезона урожая. Уже при расчёте с компанией в конце года обнаружилось, что контракты покупателей были составлены в пользу фирмы и превышали предполагаемую сумму на 75700 $. По условиям такого договора становилось невозможно продолжать зарабатывать на жизнь и делать выплаты за землю. От земли пришлось отказаться, при этом каждая семья потеряла первый взнос за покупку (по 400 $ за каждый земельный участок в 160 акров) и весь свой сезонный заработок. 

  
       Несмотря на это, за исключением двух решивших вернуться на юг в Аризону семей, молокане захотели остаться в этом районе, поскольку условия для фермерства были идеальны и схожи с условиями России.


       Район был красивым, благоприятствующим для процветания, холмистым, подходящим для выращивания пшеницы, с мягким летом и снежной, но теплой зимой, во время которой температура редко опускалась ниже нуля. Были, однако, и свои недостатки. Каждые четыре-пять лет наступали засухи и бесснежные зимы, и если два таких года следовали друг за другом, то результат для фермера бывал плачевным.


       В других отношениях эти земли прекрасно подходили молоканам. Методы ведения хозяйства были несложными. Вместо волов, которых впрягали в России в деревянный плуг, они стали использовать лошадей, по 6-8 в упряжке, для металлического плуга на две-три борозды. Механические сеялки также запрягались лошадьми вместо того, чтобы сеять зерно вручную. Уборку урожая освоить было труднее, но с помощью своих американских соседей, уже после первого года, молокане приспособились собирать урожай.


       Американские соседи помогали молоканам практически во всём. Все они были добрыми, законопослушными христианами, всегда готовыми протянуть руку помощи, подсобить не только советом, но и делом.


       Самым большим преимуществом этого района для молокан был периодический межсезонный отдых. Например, был перерыв между пахотой и севом. Был отдых между севом и урожаем, и до молотьбы зерна на городских элеваторах, и перед посадкой зимней пшеницы, а затем наступали четыре свободных от работы зимних месяца, когда единственной заботой оставалось содержание скота. В свободное время молокане могли по своему обычаю часто навещать друг друга.


       Поэтому можно не удивляться тому, что, несмотря на свою малочисленность и несколько неурожайных, засушливых лет, молокане не стали возвращаться в Лос-Анджелес. Даже решившие поначалу уехать две семьи временно остались. Следующей осенью они всё-таки вернулись в Лос-Анджелес, когда осознали тот факт, что их подрастающие дети скоро станут искать себе пару.


      Весной 1914 года другая довольно большая группа попыталась основать колонию в штате Юта, в долине Парк-Вэлли, в северо-западной части штата. И эта группа стала жертвой беспринципных земельных агентов, уговоривших молокан расстаться с деньгами, заработанными тяжелым трудом, а в некоторых случаях даже продать свои дома в Лос-Анджелесе, чтобы получить пустынную, окраинную землю в районе, где дожди были редки, а перспектив развития оросительных каналов не было. Результатом стал полный крах, огромные финансовые потери будущих колонистов, которые были вынуждены оставить эти земли в конце первого сезона и возвратиться в Лос-Анджелес, пав духом и разорившись материально.


       Но, не пугаясь этих неудач, другие группы и отдельные переселенцы продолжали искать районы, пригодные для колоний. Сан-францисская община к тому времени возросла в численности и была озабочена коварным влиянием города на подрастающее поколение не меньше, чем молокане в Лос-Анджелесе. Они тоже рискнули основать колонии: на востоке от г. Реддинг, в районе горы Лассен, было заложено хозяйство;  другая колония была основана в Орегоне возле г. Кламат-Фолз.


       Но и эти колонии постигла участь лос-анджелесской группы. Им тоже пришлось оставить земли некоторые присоединились к аризонской колонии, другие же обосновались у маленьких городков Эль-Мира и Шеридан, недалеко от Сакраменто. Эти небольшие поселения стали постоянными и более или менее успешными.


       Кроме колоний долины Гваделупе и Аризоны наиболее известно поселение в Кермане, калифорнийский округ Фресно, основанное в 1915 году и просуществовавшее довольно долго. Эта земля была куплена у наследников крупнейших землевладельцев Калифорнии компании Керкхоф-Лэнд Ко. Закупка обошлась в 130 $ за акр на удобных условиях. Иногда в качестве первого взноса продавцы земли забирали современные дома молокан в Лос-Анджелесе. Этот земельный участок располагался в одной из самых плодородных долин Соединённых Штатов и в то время не был густо населён;  кроме того, он был хорошо обеспечен водой.


       Сначала на этом участке посадили молодой виноград и люцерну, как в то время делали местные фермеры. От разорения, постигшего аризонских фермеров, эту колонию спасло то счастливое обстоятельство, что в ней не выращивали хлопок. Их выбор производимой продукции не был продиктован войной, также и цены были не спекулятивными, как на хлопок, в результате чего колония оказалась лучше подготовлена к нескольким годам трудностей, последовавшим вслед за обусловленным войной экономическим кризисом.

 

Пред. (2 Глава)  <<< Предисловие, Введение и Оглавление >>> След. (4 Глава)