Какъ всякій реформаторъ въ религіозномъ деле и некоторымъ образомъ провозвестникъ «новыхъ идей», Максимъ Рудометкинъ былъ не чуждъ некоторой склонности къ стихотворству.
       Прыгунскій глава, до самаго отправленія въ Соловки не выходившій изъ подъ наитія духа, написалъ множество стихотвореній для потребы своихъ последователей. Стихи эти, какъ уверяютъ прыгуны, явились «по духу» и потому величаются ими духовными песнями. Ихъ насчитываютъ ныне, вместе съ после явившимися, до ста. Напевы ихъ большею частью плясовые, такъ какъ подъ эти-то самыя песни обыкновенно проявляется действіе духа. Мы приведемъ несколько изъ этихъ песенъ. Они по большей части довольно туманнаго содержанія. Загадочные намеки, въ нихъ заключающиеся, толкуются самими прыгунами разно, и авторъ более всего, по-видимому, хлопоталъ, чтобы было поскладней да пожалостливей, да пожалуй еще потемней и замысловатей. Любимейшая изъ этихъ песенъ следующая:

Нову песню мы поемъ,
Путемъ истиннымъ идемъ!
Міръ стреляетъ въ насъ и бьетъ,
Честь намъ, славу не даетъ!
Мы ихъ славы не желаемъ,
На Господа уповаемъ;
Онъ насъ словомъ сотворилъ,
Духъ насъ жизнью одарилъ.
И мы были за рекой,
За мірской славой такой.
Мірска слава есть вода,
Душе погибель, беда!
Мы разсеяны тамъ были,
Отца имя мы забыли
И другъ друга презирали,
Богу делали печали.
Ныне вышли мы на светъ,
Прошли хулы всехъ бедъ.
Воздадимъ славу Отцу,
Къ небесному Творцу.
Ему слава и держава
Во веки вековъ. Аминь.

       Это, какъ говорятъ, одна изъ самыхъ последнихъ песенъ Рудометкина, когда онъ уже воображалъ, что въ самомъ деле поставилъ прыгунство на прочную ногу. Темныя места этихъ виршъ подвергаются различнымъ толкованіямъ: «Мы были за рекой», по словамъ одного изъ толкователей означаетъ за рекой Евфратомъ, но почему за Евфратомъ — этого толкователь объяснить не могъ; другіе же говорятъ, что «были за рекой» значитъ, что не дошли еще до прыгунства, а состояли въ мірской суете; «Мы разсеяны тамъ были» — должно служить намекомъ на разсеянныхъ израильтянъ, къ которымъ прыгуны въ последнее время чувствуютъ особое почтеніе, особенно после того, какъ они приняли многіе еврейскіе праздники и нередко, въ горестныя минуты, весьма не прочь сравнить себя съ народомъ Божіимъ; после же венчанія Рудометкина на царство они считали, что, имея одного главу, они уже не были разсеяны, а составляли одно царство; «Отца имя позабыли» — относится, какъ думаютъ, лично къ Максиму Рудометкину, который, проведя 15 летъ въ Соловецкой обители, сталъ будто бы забывать все относящееся до его родныхъ, въ томъ числе имя отца; «Ныне вышли мы на светъ» и «Прошли хулы всехъ бедъ» означаютъ, что преследованіе противъ прыгуновъ прекращено и имъ предоставлено свободное отправленіе духовнаго ихъ пляса.
       Следующая песня, уверяютъ прыгуны, создана подъ вліяніемъ особаго вдохновенія, въ самый годъ доставленія Рудометкина въ Соловецкую обитель, где онъ на первыхъ порахъ пытался всехъ убедить въ своей необыкновенной духовной силе и, какъ утверждаютъ прыгуны, успелъ даже спеціально къ нему приставленнаго для наблюденія монаха заставить прыгать вместе съ собою:

Іегова мой Богъ,
Вечная моя любовь,
Къ тебе стремлюсь я,
Озари духомъ меня...
Безъ тебя ничто же я
И нетъ во мне покоя,
А когда же Ты со мною,
Торжество во мне съ Тобою,
Да во мне Духъ Твой святой,
Истинно верная любовь.
Аминь.

       Оба эти поэтическіе перла Рудометкина, какъ впрочемъ и многія другія произведенія духовной прыгунской поэзіи, поются на мотивъ солдатской песни «Ну, ребята, маршъ домой!». Стихотворныя произведенія прыгунскаго духовнаго царя, пророка, песнопевца и мученика Максима Рудометкина достаются съ немалымъ трудомъ всемъ, не посвященнымъ въ прыгунство. Прыгунамъ все мерещится, что въ произведеніяхъ техъ заключается невесть какая сила, такъ что, если начальство — да сохрани Богъ — узнаетъ, то «смерть перепужается» и, побоявшись именно неотразимаго действія и силы этихъ песенъ, чтобы не дать ходу истинной вере, еще пожалуй стеснитъ прыгуновъ более прежняго.
       Вотъ некоторыя изъ наиболее любимыхъ песенъ:

Душа грешная проснись
И отъ греховъ удались!
Вспомни Бога на небесахъ,
Очисти грехъ въ телесахъ!
Какъ ты жила, Бога огорчала,
Святой духъ охуляла!
Пролей слезы по ланитамъ,
Сочти себя землей-пепломъ.
Господь дастъ тебе отрады,
Вечной славы и награды.
Тому слава и держава
Во веки вековъ. Аминь.

       Эти стишки, съ землей и пепломъ, считаются однимъ изъ лучшихъ произведеній Максима Рудометкина, и учитель Пименъ Шубинъ находилъ ихъ особенно назидательными применительно къ моей, по его мненію, крайне греховной особе. Такъ, Шубинъ заметилъ, что въ беседе съ нимъ и я, и «прочіе господа» нередко упоминаютъ чорта или, какъ онъ всегда съ разными запинаніями и неохотой называлъ «чернаго», а потому грехи мои и «прочихъ господъ» уже въ силу этого должны быть и многочисленны, и тяжки, и что всемъ намъ следуетъ очистить грехъ въ телесахъ и пролить слезы по ланитамъ... Кстати сказать, что въ сектаторскихъ селеніяхъ действительно нельзя услышать никакого сквернословія, и даже когда приходится на собраніяхъ вести беседы о дьяволе, то этого слова совсемъ избегаютъ и заменяютъ «чернымъ» или «шутомъ».
       Прыгуны наслаждаются произведеніями Рудометкина не только въ своихъ духовныхъ собраніяхъ, — они поютъ эти песни при всякомъ случае и, относясь съ строгимъ запретомъ къ песнямъ светскаго характера, которыя съ презреніемъ называютъ не иначе какъ солдатскими, не отказываютъ себе никогда въ удовольствіи прокричать целый вечеръ, распевая творенія Максима Рудометкина. Где соберется несколько девокъ и парней или даже однихъ девокъ, тамъ сейчасъ начинаются духовныя песни, и зимой, подъ мирное жужжанье веретена или еще более мирное вязанье чулка, поется до полсотни песенъ подрядъ. Въ пеніи принимаютъ участіе, обыкновенно, все присутствующіе, и такъ какъ, по мненію прыгуновъ, самое распеваніе духовныхъ песенъ уже ведетъ къ ближайшему общенію съ духомъ, то последствіемъ песенъ является нередко несколько возбужденное настроеніе, не приводящее однако къ прыганью, которое допускается лишь въ собраніяхъ и притомъ после молитвы.
       На этихъ вечеринкахъ, подъ звукъ некоторыхъ особенно монотонныхъ напевовъ, многіе изъ поющихъ сначала оставляютъ пряжу или вязанье, потомъ закрываюсь глаза и опускаюсь головы на грудь; губы начинаютъ что-то шептать, руки у некоторыхъ поднимаются вверхъ и затемъ быстро, какъ плети, опускаются на колени; потомъ слышатся сокрушенныя воздыханія; иной крепко-крепко ударитъ себя въ грудь, но до более энергическихъ телодвиженій — до притоптыванія, превращающагося обыкновенно въ формальный плясъ, — доходитъ въ случаяхъ исключительныхъ. Эти случаи бываютъ, напримеръ, при «поминаніи родителевъ», на каковой случай и самъ поминатель обыкновенно не скупится и, раскошелившись, угощаетъ, смотря по степени достатка, созванныхъ гостей на славу.
       Главными возбудителями духовныхъ инстинктовъ прыгуновъ являются чаще всего пріезжіе «гости». Односектанты, свидевшись после более или менее долгой разлуки и усладивъ свою душу сладкими беседами о писаніи и о собственныхъ «мученикахъ» за веру, приступаютъ къ подкрепленію бренныхъ телесъ, чтеніемъ писанія не насыщаемыхъ, и сидятъ за едой многіе часы, наполняя желудки не съ разу, а съ промежутками, во время которыхъ опять прибегаютъ къ библіи.
       Подъ вліяніемъ радостной встречи и продолжительнаго сиденія, собеседники настроены къ возбужденію, и тутъ большею частію трапеза заканчивается темъ бурнымъ плясомъ, о которомъ уже поминалось выше.
       Песней, которую мы приведемъ сейчасъ, обыкновенно начинается каждое собраніе:

Нову песню воспеваемъ,
Гласъ Господень возвещаемъ!
Господь духъ намъ изливаетъ,
Сіонъ въ любовь собираетъ!
Какъ враждебный человекъ
Не взойдетъ въ Сіонъ во векъ,
Какъ враждебныя сердца
Не узрятъ Бога Творца!
Вотъ вамъ слово отъ Отца,
Клади каждый на сердца.
Каинъ же намъ не отецъ,
Міру онъ не образецъ,
Брата Авеля убилъ,
Свою душу загубилъ.
А мы песню воспеваемъ,
Творца Бога прославляемъ.
Ему слава и держава
Во веки вековъ. Аминь.

       Следующая песня поется заунывно и обыкновенно вызываетъ самыя искреннія слезы поющихъ:

Пою песню, братъ,
Сердцемъ и душою,
Откуда же пришло
Сердце ты благое?
Бежитъ мирская дела
Отъ меня долой.
Что ты, братъ мой, сделалъ
Надъ моей главой!
Пленилъ мое сердце
Нежною стрелой.
Буду плакать къ Богу
Всегда со слезой!
А братъ меня проситъ
На любви стоять.
Любви же моей муки
Кому ее знать!?
Любви конца нету,
А жизнь скоротечна,
А ты, Боже вечный,
Всему безконечвый...
А я предъ тобою
Тленный человече!
О, радость невеста,
Цветы разцветаютъ,
Господь тебя хочетъ
Во весь светъ прославить!
Готовься же невеста,
Женихъ твой готовъ,
Готовъ браться съ вами
Во веки вековъ. Аминь.

       Понять смыслъ этихъ стиховъ почти нетъ возможности, но это однако не мешаетъ целому собранію бабъ и мужиковъ проливать надъ этими стихами слезы и самые стихи повторять по десяти и более разъ.
       Во многихъ изъ своихъ песенъ Рудометкинъ не забывалъ посулить своимъ последователямъ близость будущаго царства прыгуновъ. Надежда на возможность признанія прыгунскаго ученія за единственное и истинное выражается въ этихъ песняхъ при всякомъ случае и следующая песня, хоть и въ неясной форме, а высказываетъ, какъ далеко шли эти надежды:

Возстань, возстань невеста,
Се женихъ твой грядетъ,
Се женихъ твой трядетъ,
Залогъ вечный несетъ.
Любви радость разделить 
И бракъ вечный сочетать,
И бракъ вечный сочетать,
Ризы белы одевать,
Ризы белы одевать,
Венцы златые возлагать, (bis)
Предъ святыми царствовать, (bis)
Предъ Господомъ ликовать, (bis)
Во веки вековъ. Аминь.

       Монотоннейшимъ напевомъ поется следующая песня:

Ныне скажу пріятелю —
Пришелъ ко мне горькій часъ,
Пришелъ ко мне горькій часъ,
Мне теперь не до васъ! (bis)
И льются, льются слезы изъ глазъ!
Христосъ Царь нашъ, мы невесты
Соберемся въ одну месту.
Будутъ тиранить всехъ насъ!
Не устрашайся никогда,
Будетъ Богъ съ вами всегда,
Слава Отцу и Сыну
Во веки вековъ. Аминь.

       О какомъ это пріятеле и о какихъ невестахъ тутъ идетъ речь — темно; но нужно полагать, что подъ пріятелями разумеются одноверцы, а невесты и есть сами прыгуны, въ смысле духовнаго брака съ Христомъ, постоянное нарожденіе каковаго и проявленія его въ избранныхъ людяхъ прыгуны признаютъ почти такъ же, какъ и такъ называемые хлысты.
       Приводимъ еще песню, созданную Рудометкинымъ:

Онъ по своему поведетъ!
Все порядки онъ поставитъ,
Заповеди Божьи святыя
Исполнять онъ всехъ заставитъ.
И субботы сохранять,
Заветъ вечный утверждать.
И другъ друга мы обнимемъ,
И обиды все покинемъ,
Будемъ петь мы, воспевать,
Царя духовъ прославлять.
Слава Отцу и Сыну
Во веки вековъ. Аминь.

       А вотъ переложенная въ вирши исторія предательства Христа Іудою Искаріотскимъ. Эту песню поютъ только те изъ прыгуновъ, которые не чувствуютъ никакого тяготенія къ жидовствующимъ или къ субботникамъ, а относятся къ нимъ съ гораздо большимъ порицаніемъ, нежели къ молоканамъ и духоборамъ:

На страшной было неделе,
Собирались все евреи.
Они думали, гадали,
За Христомъ они гоняли,
Сколько разъ Его видали,
И то въ руки не поймали.
Пошелъ Іуда къ архірею,
Іуда двери отворилъ,
Съ архіреемъ говорилъ:
Я хочу Христа продать!
Сколько тебе казны дать?
Тридцать рублей серебромъ!
Во пятницу распинали,
Во субботу поминали,
Въ воскресенье Христосъ воскресъ!

       Вотъ еще четыре песни, въ которыхъ проглядываетъ все та же надежда на Сіонъ и наступленіе спеціальнаго прыгунскаго царства:

У Давыда во дому,
Во зеленомъ во саду,
Во зеленомъ во саду
Тамъ гусли гудуть, (bis)
Не смолкаютъ, все гудуть!
На нихъ вести подаютъ,
Хвалу Богу воздаютъ,
На Сіонъ гору взойдутъ,
Во святой градъ все взойдутъ,
Все цветами разцветутъ,
Все запахи издадутъ.
Слава Отцу и Сыну
И святому Духу. Аминь!
Соберемся, братья, сестры,
Во единую мы месту
И вострубимъ мы трубою,
И зальемся мы слезою!
Отъ радости возрыдаемъ,
А отъ славы просіяемъ.
И на радость запоемъ,
Всехъ избранныхъ позовемъ:
Все идите вы за нами
И съ хулой, и съ кандалами (bis).

Песня эта на томъ и кончается. Очень часто поется еще следующая песня:

Нову песню воспеваемъ,
Хвалу Богу воздаваемъ.
За то Бога величаемъ,
Что спасенья себе чаемъ!
Далъ Господь намь уверенье,
Въ томъ души нашей спасенье!
И за то благодарю
Богу нашему Царю!
Что предался Онъ посту!
Ему песню воспеваемъ,
Хвалу Богу воздаваемъ.
Слава Отцу и Сыну
Святому духу. Аминь.

       Следующая песня относится также къ тому времени, когда новое безуміе еще только нарождалось, когда объ немъ ходили только слухи и прыгуны пока таились и никому не открывали своего ученія:

Духъ святый гласитъ ко мне:
Соблюдай тайну въ себе!
Возвещаетъ мне Владыка:
Сія тайна есть велика!
Ты возьми ее въ беремя,
Соблюдай ее до время;
Соблюди ее въ рукахъ,
Дамъ премудрость во устахъ!
Все будутъ тебя хулить,
Межъ собою говорить.
Но хулы ты не страшись.
За любовь крепко берись,
Тогда тебя возвещу,
Всю хулу Я прекращу.
Тогда тебя научу,
Со врагами разлучу!
Сіонъ песню воспоетъ,
Ново время настанетъ.
Слава Отцу и Сыну,
Святому Духу. Аминь.

       Приводимая ниже песня какъ бы не окончена; она принадлежитъ, какъ говорятъ прыгуны, не Максиму Рудометкину, а какому-то неизвестному поэту изъ духовныхъ, и поется совершенно на манеръ хоровыхъ солдатскихъ. Въ ней, впрочемъ, и заметно смешеніе солдатскихъ мыслей съ фантазіями чисто прыгунскими. Нужно думать, что песня и занесена какимъ-либо солдатомъ, дезертировавшимъ изъ войска и, по обыкновенію, нашедшимъ пріютъ и убежище у сектантовъ, которые не одобряютъ ни войны, ни воинства и считаютъ за святую обязанность и великую заслугу предъ Богомъ сохранить и припрятать такого беглеца...

Скоро время то придетъ,
Всякъ на войну пойдетъ!
Слава Богу, Слава Богу,
Слава нашему Царю!
Членъ Сіона веселись,
Сего міра не боись!
Кто забудетъ о любве
И о міре, о себе,
На того венецъ готовъ,
Что онъ воинъ есть таковъ!
У того мечи въ рукахъ,
Глаголъ Божій во устахъ.

       Два следующіхъ произведения совершенно новыя и сделались известными лишь въ недавнее время:

Где моя сила? где моя любовь?
Которую мне придалъ съ небеси самъ Богъ?
Куда не поеду, куда не пойду,
Всюду себе радость и покой найду.
Приди ко мне, ближняя, приди, голубица,
Открой мои очи, пусть сердце не томится...
Пускай люди знаютъ, за беду считаютъ,
Пускай уверяютъ, что любви въ насъ нету.
За то имъ не будетъ небеснаго свету.
Господь намъ победа, прибежище Богъ,
Победимъ мы скоро всехъ своихъ враговъ (bis).
Богу нашему слава,
Богу и держава
Во веки вековъ. Аминь.

       По поводу этой песни, на вопросъ мой, о какой ближней и о какой голубице говорится въ песне, одинъ изъ прыгунскихъ учителей, подумавъ несколько времени и взглянувъ не безъ подозренія, ответилъ: «А это, значитъ, насчетъ премудрости...»
       Въ такихъ словахъ какъ премудрость, мудрость, любовь и проч. сектаторы-толкователи темныхъ местъ св. писанія всегда находятъ самое верное убежище во всехъ техъ случаяхъ, когда является какое-либо затрудненіе. Встретится какое-либо аллегорическое представленіе, и толкователь не задумываясь объявляетъ, что речь тутъ идетъ или о мудрости, или о премудрости, или о любви. Любовь понимается у нихъ такъ широко и такъ разнообразно, что этимъ словомъ прикрывается у нихъ и якобы духовное сожительство Рудометкина съ двумя девками, ходившими по очереди къ нему ночевать, въ то время, когда уже ему было 50 летъ, и онъ притомъ же имелъ жену, которой обзавелся ранее; и любовью же у нихъ называется и закатываніе глазъ подъ наитіемъ духа, и дрожаніе всемъ теломъ, и горячее обниманіе подъ действіемъ того же духа, и братское целованіе, которымъ завершается у нихъ всякое собраніе.
       Вторая песня гораздо замысловатее первой и заключается въ следующемъ:

Первый воинъ идетъ,
Первый номеръ беретъ!
Второй воинъ идетъ,
Второй орденъ беретъ!
Третій воинъ идетъ,
Третій номеръ беретъ!
Четвертый воинъ идетъ,
Четвертый орденъ беретъ!
Пятый воинъ идетъ,
Пятый орденъ беретъ!
Шестой воинъ идетъ,
Шестой номеръ беретъ!
Седьмой воинъ идетъ,
Седьмой номеръ беретъ!
Сія повеленія
Съ самаго явленія.
Какъ тому Уранія
Будетъ ему равная.
Чистый походъ!! Аминь!

       Въ этой песне только и понятно «Аминь», и затемъ более ничего. Семь воиновъ, изъ которыхъ первый, третій, шестой и седьмой берутъ по номеру, а второй, четвертый и пятый — по ордену, идутъ въ чистый походъ! Что бы это значило? Непонятно, конечно, какъ второй воинъ можетъ брать второй орденъ, когда первый орденъ еще никемъ не взятъ. Непонятно также и то, куда исчезли номера второй, четвертый и пятый, и где, равнымъ образомъ, исчезли ордена за номерами 1, 2, 6 и 7, — однимъ словомъ, непонятно ничего. На вопросъ мой: что такое Уранія? — одинъ изъ прыгуновъ съ обычною развязностью ответилъ: «Уранія-то? Это, значитъ, насчетъ истинной Христовой церкви»...
       Некоторыя изъ Рудометкинекихъ песенъ по неясности и темноте совершенно непостижимы, что не мешаетъ прыгунамъ умиляться и распевать ихъ до хрипоты. Рудометкинъ, пророчествуя въ своихъ интересахъ, по возможности, менее вразумительно, кажется понялъ неудержимое влеченіе своихъ последователей ко всякимъ аллегоріямъ и иносказаніямъ, и потому все его произведенія никогда не имеютъ определеннаго прямого смысла, а допускаютъ всякія толкованія, предположенія и догадки...

Пойду, пойду, пробегу,
Яко орелъ пролечу.
Сію песню я пою,
Память оставляю,
Поминайте про меня,
Да молитесь за меня!
Дайте въ руке три пера,
Дойду скоро до царя.
Я не буду тамъ одинъ,
Со мной будетъ господинъ.
Духъ святой меня не оставитъ,
Говорить меня заставитъ.
Сію песню предложу,
Къ царю на столъ положу.
Ему слава и держава
Во веки вековъ. Аминь.

       Въ этой песни, хотя и въ темныхъ выраженіяхъ, но намекается на то, что Рудометкину предстоитъ вновь доказывать правоту своей веры передъ царемъ. Среди закавказскихъ сектантовъ весьма распространено уже упомянутое нами выше сказаніе о томъ, какъ въ 1803 или 1805 году двое изъ ихъ «столповъ церкви», но кто именно — неизвестно, руководимые духомъ, прибыли въ Петербургъ, нашли доступъ къ царю, говорили въ защиту своей веры такъ пламенно и убедительно и въ особенности сумели такъ хорошо пропеть некоторыя изъ духовныхъ песенъ, что царь тутъ же выдалъ имъ на руки указъ о свободномъ отправленіи ихъ веры. Указъ этотъ, какъ думаютъ сектанты, какъ-то успелъ затеряться, а потому царская воля осталась неизвестною начальству, и вотъ, молъ, пошли опять стесненія и преследованія. Когда Рудометкинъ еще не повенчался на «царство», онъ не разъ высказывалъ, что призванъ повторить подвигъ двухъ столповъ царства и вторично убедить царя выдать указъ на свободное расширеніе ихъ веры.

Славный городъ Іерусалимъ!
Онъ построенъ хорошо —
На высокой высоте,
На прекрасной красоте,
На Сіонской на горе!
Тамъ стоить домь Божій.
Вотъ пріидитъ царь Мессія,
Онъ выведетъ насъ отсель!
Въ небе солнце померкло,
И светило угасало.
Слава Отцу и Сыну
Во веки вековъ. Аминь.
Нову несню мы поемъ
И на бракъ святой идемъ.   
Какъ на браке іудейскомъ
Было въ Канне Галилейскомъ
Христосъ Самъ тамъ съ нами былъ,
Въ вино воду превратилъ.
Вино было не такое,
Оно чистое, святое!
Оно съ виноградной лозы,
Изъ Христовой ихъ слезы.
Кто того вина напьется,
На того духъ изольется.
Кто это вино пьетъ,
Тотъ во градъ Сіонъ взойдетъ.

       Песня эта, къ удивленію, не кончается обычнымъ «слава отцу и сыну» и достойна упоминанія только потому, что Рудометкинъ и событіе о Кане Галилейскомъ успелъ растолковать специально съ прыгунской точки зренія.

Ноне время то идетъ,
Всякъ на войну идетъ,
Слава, слава Богу,
Слава.
Какъ на войну пойдемъ,
Стены башни разобьемъ.
Слава.
Облакъ съ громомъ вокругъ насъ,
Глаголъ Божій на устахъ.
Слава.
Тучи грозныя взойдутъ,
Стены башни разобьютъ.
Слава.
Царь за храбрость возблагодаритъ,
Каждому венецъ подаритъ.
Слава.

       Тутъ опять въ туманныхъ фразахъ возвещается ни более ни менее какъ будущее торжество прыгунства, а о разбитіи какой башни говоритъ песня — трудно понять. Некоторые изъ субботниковъ говорили мне, что башня, которую собираются разбить, есть та самая, которая имеетъ честь заключать въ стенахъ своихъ прыгунскаго царя Максима Рудометкина.

Святъ, святъ
Святый Богъ Вседержитель,
Иже бе согрядый!
Святъ...

Вся песня заключается въ повтореніи этихъ трехъ строкъ до трехъ разъ. Это оригинальное произведенiе принадлежитъ также Максиму Рудометкину и, насколько известно, приготовлено на случай его возвращенія изъ Соловокъ.

Хорошъ Сіонъ городокъ,
Онъ на месте полевомъ,
Онъ изъ камня дорогого,
Изъ бисера золотого.
Кто въ него взойдетъ,
Самъ себя тамъ не найдетъ.
У насъ есть вотъ царь Давыдъ,
Онъ святой водой поитъ.
Его реки съ высоты
Дастъ сердцамъ всемъ теплоты.
Кто изъ него съ верою пьетъ,
Тотъ въ градъ святой взойдетъ.
Кто изъ него съ верою напьется,
Отъ отца матери отрекется.
Оставайтесь, отецъ мать,
Въ большомь міре вы гулять,
А я пойду вследъ царя,
Вследъ Давыда пастыря!
Какъ его Господь поставилъ
Покоряться насъ заставилъ,
Слава Отцу и Сыну,
Святому Духу. Аминь.

Нижеследующая песнь спеціально призываетъ къ покаянію:

Что душа ты думаешь,
Много размышляешь
Какъ явиться на судъ.
Оставь, душа, мірской міръ,
Попеченье все отложь,
Возьми пенье да моленье —
Души твоей украшенье.
Душа бедная покайся,
Воле Божіей предайся.
Господь тебя соблюдетъ,
Въ царствіе произведетъ.
Господь верно то открылъ,
Сію делу не забылъ.
Слава Отцу и Сыну,
Святому Духу. Аминь.

Отыскиваніе духовныхъ женъ воспевается въ следующей песне:

Ходилъ, братъ мой, темными лесами,
Обливался онъ слезами.
Обливался онъ въ слезу,
Предавался онъ посту:
Где найтить ему сестру!?
Вдругъ выходитъ на долину,
Увидалъ сестру едину,
Онъ выходитъ на долину,
И видитъ сестру едину.
Онъ подходитъ обнимаетъ, (bis)
Сію тайну объявляет!..
Что жъ поетъ верная сестра?
Да вижу я въ тебе Христа!
Ужъ ты братъ ли мой, герой,
Притянулъ ты меня
Какъ магнитною горой!
Твои брови почернены,
Сосцы твои какъ лимоны
Стопы твои плавки,
Руки твои мягки...

       На томъ песня кончается. Сравненіе сосцовъ съ лимонами и «почерненныя брови», очевидно, выражаютъ не ту нетелесную красоту, которую хотелъ нарисовать авторъ песни, воспевая духовную любовь. Песню эту молокане признаютъ почему-то особенно нехорошей; зато прыгуны темъ съ большимъ наслажденіемъ воспеваютъ лимонные сосцы и мягкія руки, и плавкія стопы и настаиваютъ на томъ, что песня эта непременно духовная.
       Следующія песни сложены въ 1871 году и переданы намъ однимъ прыгуномъ изъ селенія Шоржи:

Кто любить, какъ Ты, умеетъ,
О источниче любви?!
Изъ любви за насъ Ты умеръ,
Изъ любви Ты къ намъ воскресъ!
Былъ сильнее самой смерти,
Смерть ты смертію попралъ
И животъ приснотекущій
Человекамъ даровалъ.
Все, кто веруетъ и любитъ,
Все, кто следуетъ Тебе,
Утверждаются на вере
И покоются въ любве!
Где свидетельство любве
Более сего найти,
Какъ чтобъ жизни дать на жертву
За спасеніе враговъ!?
Если щедръ Онъ такъ великій,
Неизследимый въ дарахъ,
То откажешь ли на маломъ,
Что мы спросимъ у Тебя?
Даруй намъ, что жизни нужды
И что немощь естества
Требуетъ отъ насъ вседневно:
Хлебъ насущный дай намъ днесь.
Дай намъ мужество и силу
Темной жизни путь свершить,
Дай известность нашей вере,
Руководствуй самъ Ты насъ.
Отъ сна смерти насъ пробудишь!
И Спаситель всехъ одинъ
Насъ блаженствомъ наградилъ
Вечности небесъ. Аминь.

       Въ этомъ произведеніи заметенъ уже не Рудометкинскій, а чей-то другой, более складный стиль. Другая песня, переданная мне темъ же лицомъ, такого содержанія:

Господи Боже, мой Творецъ,
Далъ тяжелый мне венецъ!
Буду я тебя просить,
Какъ мне его носить?!
А Ты меня не оставишь,
На путь истинный поставишь.
А я по нему пойду,
До Царя славы дойду!
Царь славы мой защититель,
Души моей искупитель,
Тебя, Царя, я хвалю,
Непрестанно благодарю.
Тебе слава и держава
Во веки вековъ. Аминь.

       Голоса или мелодіи обеихъ песенъ, если только тутъ можно говорить о мелодіи, надо сказать по справедливости, выдаются изъ всехъ прочихъ песенъ своею дикостію, хотя вообще о мелодичности духовныхъ песенъ говорить — рискованное дело. Это какое-то вечное перезваниванье на манеръ солдатскихъ песенъ, распеваемыхъ въ казармахъ, только нетъ бубна да дудки, нетъ барабанной дроби, да оканчивается каждый разъ неизменнымъ «Аминь».
       А вотъ и третья Шоржинская песня:

Открылъ Господь намъ въ четвергъ,
Идетъ Сіонъ весь наверхъ!
Будемъ пить, упиваться,
Въ Сіонъ идти убираться.
Трубы музыки пробьемъ,
Все въ убежище пойдемъ.
Пойдутъ цари и іереи,
Помазанники впередъ,
Помазанники пойдутъ,
Предъ ними престолъ понесутъ.
Пойдутъ царь и все царицы,
За ними тимпанъ-девицы!
Пойдутъ князья и княгини,
Все почтеніе передъ ними!
Пойдутъ члены горы Сіонъ,
Все къ славе имъ готово.
У насъ верный царь Давыдъ,
Однимъ словомъ победитъ!
Его верная царица,
Вся вселенная ей покорится!
Будутъ плакать, умолять,
На колени припадать,
Богу хвалу воздавать.
Богу слава и держава
Во веки вековъ. Аминь.

       Шоржинскій прыгунъ уверялъ, что песни эти «самыя что ни на есть первыя изъ всехъ духовныхъ». А вотъ и еще несколько добытыхъ у прыгуновъ песенъ:

Преблагая наша царица!
Возвеселился къ намъ глаголъ.
Христосъ на небо отходилъ,
Съ апостоломъ говорилъ:
Мою славу соблюдайте,
А заповеди наблюдайте,
Грядите въ святомъ законе,
Не кланяйтесь иконе,
Ни святымъ, ни образамъ,
Ни слепымъ ихнимъ глазамъ,
Ни фиміамамъ, ни кадиламъ,
Ни кривымъ ихнимъ владиламъ.
Слава Отцу и Сыну,
Святому Духу. Аминь.

Члены Сіона пробуждайтесь,
Любве пламень обмывайтесь!
Кто не грешитъ въ любве,
Какъ о Боге, такъ о себе,
На того венецъ готовъ,
Что онъ воинъ есть таковъ!
У того мечи въ рукахъ,
Глаголъ Божій въ устахъ,
У того венецъ на главе.
Кто жъ на левой стороне,
Идетъ прямо къ сатане.
Кто на правой стороне,
У того финикъ въ руке.
Ему слава и держава
Во веки вековь. Аминь.

       Эти, какъ впрочемъ большинство прыгунскихъ песенъ, отличаются какою-то недоконченностью. Только что было авторъ, по-видимому, принялся рисовать картину на тему какъ хорошо будетъ праведнымъ и какъ плохо темъ, которыхъ праведными не признаютъ, и уже вручилъ праведнымъ по финику, какъ вдругъ струны прыгунской музы какъ бы порвались, и праведные остаются съ фигой... Что въ этой песне упоминаются финики, а не другіе плоды земные, объясняется темъ, что здешніе, уже аклиматизовавшіеся, русскіе переселенцы изъ всехъ лакомствъ, которыми снабжаетъ щедрая природа Персіи, полюбили особенно финики, которыхъ и много привозятъ, и дешево продаютъ. Духанщики, законтрактовываемые молоканами и прыгунами, обязываются держать финики въ изобиліи и ответствуютъ, на случай неисправности и истощенія запаса финиковъ, немалымъ штрафомъ. Въ большомъ употребленіи, какъ лакомства, здесь еще грецкіе орехи; кедровыхъ почти нетъ, а такъ называемыхъ семечекъ очень мало. Здесь любятъ и виноградъ, особенно девки. Виноградъ пріобретается меной на пшеницу, и девки безъ зазренія совести тащатъ изъ родительскихъ складовъ пшеницу, получая за 1,5 фунта ея лишь одинъ фунтъ винограду.
       Вотъ еще песня, прославляющія прыгунство:

Возвожу я очи на небо,
Услышитъ меня Господь.
Господь видитъ, видитъ мое сердце,
Какъ стремлюся я къ Нему.
Облекаетъ меня въ радость,
Какъ невеста женихомъ,
Прославляетъ меня любовью
Душу сердце Онъ мое.
Покрываетъ Онъ меня любовью,
Какъ невеста жениха,
Прославляетъ, слава Богу,
На каждомъ месте везде.
Богу слава и держава
Во веки вековъ. Аминь.

       Между прочимъ, и про эту песню «духовные» обыкновенно говорятъ, что уже голосъ «резко хорошъ». Трудно, впрочемъ, иной разъ не согласиться, что голосъ этихъ песенъ на нервы действуетъ именно резко, хотя совсемъ не хорошъ.
       Следующая песня считается заводной, т. е. такой, подъ которую нередко начинается прыганье:

Изъ-подъ бережка, бережка,
Изъ-подъ крутенькаго,
Бежитъ речка быстрая,
Все по камушкамъ бежитъ!
Плыветъ белый лебедекъ,
Царски песни онъ поетъ, (bis)
Самъ онъ речи говоритъ,
Приговариваетъ:
Вы, Христовые дружки,
Становитесь во кружки,
Вы извольте работать,
Во святомъ кругу катать,
А я пойду вследъ царя,
Вследъ Давыда пастыря.
Какъ его Господь поставилъ,
Покоряться всехъ заставилъ.
Слава Отцу и Сыну,
Святому Духу. Аминь.

       Песня эта поется напевомъ совершенно плясовымъ. Казалось бы, что после такого вступленія, какъ «изъ бережка, бережка» и т. д. неминуемо должна последовать красная девица, а за красной девицей — ражій парень; бежащая по камушкамъ речка должна бы ихъ привесть на какую-нибудь уединенную поляну и тамъ на зеленомъ лугу, вкругъ ракитоваго куста, парочка и должна бы последовать своимъ наклонностямъ, и вдругъ ручеекъ, вместо того, неожиданно приводитъ къ пастырю Давыду, отцу и сыну и святому духу! Таковы поэтическія вольности подъ наитіемъ прыгунскаго святого духа.
       Следующая картина потопа начертана рукою Соловецкаго поэта и изгнанника:

Потопъ страшный умножался,
Видель народъ, испужался,
Увидали воды люты,
Побежали въ горы круты,
Тамъ спаслись.
Птицы воздухъ наполняли,
Все животныя взбирались,
Гневъ идетъ!
Лютость въ кротость пременилась,
Одинъ другой не вредилось,
Левъ съ овцой.
Птица плавала водами,
Покрывало ихъ волнами,
Гневъ идетъ!
Голубица вылетала,
День гулянье продолжала,
Гневъ идетъ!
День къ вечеру прекратился,
Голубь возвратился
Съ вестью!

       Общій характеръ прыгунскихъ песенъ виденъ изъ приведенныхъ образцовъ. Еще десятокъ-другой подобныхъ же произведеній, и вся прыгунская поэзія исчерпана. Эти песни знаютъ все прыгуны и все ихъ поютъ, все ими умиляются. Тутъ действуетъ, конечно, более всего настроеніе, обстановка, возбужденное состояніе, долгое сиденье, часто крайняя заунывность и монотонность, потому что ничемъ инымъ более нельзя объяснить то искренно восторженное состояніе, до котораго доходятъ прыгуны, напевшись всласть своихъ песенъ.
       Со стороны внутренняго содержанія, песни эти, по нашему мненію, не имеютъ ровно никакой цены, и если мы привели ихъ въ такой подробности, то это только потому, что не можемъ отвергать того значенія, которое имеютъ на сектаторовъ эти, часто темныя, а еще чаще совсемъ нелепые вирши. Нетъ въ нихъ ни складу ни ладу, нетъ порой даже вовсе никакого смысла, но есть некая обаятельная темнота, есть таинственность, связанная съ именемъ доныне высоко и неизменно почитаемаго Максима Рудометкина и, наконецъ, на песняхъ этихъ пока лежитъ офиціальный запретъ, а это уже много значитъ. Вотъ почему за песнями этими следуетъ признать некоторое значеніе.