IV.
Максимъ Рудометкинъ.

 
       По ближайшемъ изследованіи оказалось, что источникомъ такого энергическаго сопротивленiя былъ житель сел. Никитина Максимъ Рудометкинъ.
       Вліяніе Максима Рудометкина оказалось настолько сильно, что сіонцы, прежде легко офиціально отрекавшіеся отъ своего ученія и соглашавшіеся на всякія подписки, лишь бы ихъ оставили въ покое, решились заявить открыто о своей, по ихъ мненію, «правой вере» и были даже весьма не прочь воспріять мученическіе венцы. Въ то время въ сел. Никитине домъ тамошняго поселянина Ивана Манусеева уже былъ открыто превращенъ въ прыгунскую молельню, и тамъ-то Максимъ Рудометкинъ держалъ длинныя проповеди о покаяніи и близкой кончине міра, торжественно объявляя на все увещанія полиціи, что «твердо убежденъ въ своей вере». Разследованіями, произведенными вследствіе усиленія прыгунства, открыто, что ближайшими сотрудниками Рудометкина въ распространеніи новой веры были Фетисъ Назаровъ, Емельянъ Телегинъ, и две девки, Степанида Карташева и Варвара Манусеева. Какъ и Рудометкинъ, все эти лица заявили столь же торжественно свое убежденіе въ правоте своей веры и на допросы полиціи смело объяснили, что придерживаются своего ученія уже пять летъ, что въ собраніи, во время молитвъ, совершаемыхъ преимущественно по вечерамъ и продолжающихся до полуночи, на нихъ «видимыми знаками нисходитъ духъ».
       Это нисхожденіе духа, какъ они объяснили, выражалось темъ, что у нихъ сами собой поднимаются кверху руки, что ноги приходятъ въ движение и также сами собой начинаютъ топтаться, что затемъ противъ ихъ воли начинается движенiе всего корпуса, и что далее бываетъ — они не помнятъ. Благодать духа, между прочимъ, выражалась, по ихъ словамъ, и темъ еще, что они, при такихъ нисхожденіяхъ духа, начинаютъ говорить и петь на разныхъ языкахъ . Все показали, что когда духъ оставляетъ ихъ, то они приходятъ въ нормальное состоянiе. Последователи новой секты оправдывали свое отделеніе отъ молоканскаго ученія, главнымъ образомъ, темъ, что молокане будто бы стали въ последнее время (4-5 летъ) предаваться невоздержанности въ словахъ и на деле, чего они выносить не могли.
       Въ своей Никитинской молельне Рудометкинъ сталъ красноречиво доказывать своимъ слушателямъ, что теперь настало время пришествія Христа Спасителя, а вместе съ этимъ время наступленія 1000-летняго царствованія, что теперь только этого следуетъ ожидать и этому верить, и затемъ ни на какія убежденія ни другихъ религій, ни даже начальства поддаваться не следуетъ, а главное, не нужно безпокоиться ни о чемъ земномъ. Рудометкинъ доказывалъ, что именно теперь настало то время, когда будущимъ властителямъ 1000-летняго царствованія следуетъ взглянуть на птицъ небесныхъ, «яже не сеютъ и не жнутъ», и опочить отъ делъ и трудовъ, съ которыми связаны только грехи.
       Проповедь «объ оставленіи всехъ земныхъ попеченій» имела полный успехъ. Все последователи Рудометкина и самъ онъ во главе, оставили свои обыкновенныя занятія и ремесла и начали молиться и приготовляться къ 1000-летнему блаженству, питаясь однимъ подаяніемъ. Самъ Рудометкинъ, по ремеслу отличный колесникъ, сложилъ въ сторону свой инструментъ и приступилъ къ сбору милостыни, которая, однако, потекла въ такомъ количестве, что далеко превысила его насущныя потребности.
       Местныя власти, наблюдая надъ усиленіемъ религіознаго броженія среди прыгуновъ, поспешили донести, что установившіеся между ними обряды прежде всего ведутъ къ совершенному истощенію и разстройству физическихъ силъ сектантовъ, за каковымъ неминуемо должно последовать хозяйственное раззореніе и обедненіе, въ которое жители, по всемъ вероятіямъ, придутъ въ весьма короткій срокъ, такъ какъ прыгунская пропаганда, начиная съ проповедей Рудометкина, пошла особенно успешно. По доходившимъ сведеніямъ, многіе изъ прыгуновъ и особенно главные деятели оказывались уже совершенно неспособными къ работе, вследствіе физическаго истощенія организма и постоянныхъ нервныхъ и половыхъ возбужденій. Собираясь съ вечера на молитву, прыгуны, после непродолжительнаго чтенія некоторыхъ главъ изъ библіи и пенія собственныхъ духовныхъ песенъ, приступали къ моленію. Начиналось съ обычнаго воздеванія рукъ къ небесамъ, затемъ производилось раскачиваніе корпусомъ во все стороны, затемъ шло дрожаніе тела и легкое притоптываніе ногами. Притоптываніе переходило сначала въ легкіе прыжки, затемъ прыжки становились все чаще и выше и все это заканчивалось совершенной пляской, сопровождаемой страшнымъ ломаньемъ и кривляньемъ. Молящіеся доходили до состоянія, близкаго къ изступленію, но, мало-по-малу, безумно-отчаянная пляска и прыжки прекращались и наступало полное физическое изнеможенiе. Бледные, съ блуждающими глазами, молящіеся прыгуны часто безъ чувствъ падали на полъ и, какъ удостоверяла полиція, «нередко въ отвратительныхъ положеніяхъ». Наступала мертвая тишина. При этомъ, какъ уверяли многіе, свечи сами собою потухали и воцарялся полнейшій мракъ... На этомъ, однако, не всегда кончалось. Придя вновь въ чувство, молящіеся поспешно вскакивали на ноги, начинали петь и говорить на разныхъ тарабарскихъ наречіяхъ, не понимая другъ друга и стараясь, однако, убедить себя и другихъ, что они именно говорятъ разными языками . Моленье кончалось обоюднымъ целованіемъ всехъ и каждаго, что выражало, по словамъ прыгуновъ, только одну любовь христiанскую. По удостоверенію многихъ лицъ, въ селеніяхъ Никитинке и Александровке после прыганья возбужденные молельщики и молельщицы предавались въ полномъ смысле слова распутству. То же самое впоследствіи, какъ многіе утверждали, обнаружилось въ Еленовке и другихъ сектаторскихъ поселеніяхъ.
       Губернское начальство, находя, что прыгунское ученіе распространяется непомерно быстро, пришло къ тому убежденію, что въ предупрежденіе совершеннаго обедненія населенія, въ силу полнейшаго бездействія, которому прыгуны предавались въ ожиданіи наступленія тысячелетняго царствованія, необходимо принятіе энергическихъ меръ. Эти меры, впрочемъ, предполагалось применить только къ главнымъ деятелямъ прыгунства, отъ чего ожидали достаточныхъ результатовъ. Въ видахъ устраненія вреда, который можетъ произойти отъ распутства и «бездейственной жизни», именно предполагалось, на первый разъ сослать Рудометкина, а съ нимъ вместе Телегина и Назарова на островъ Сару (на Каспійскомъ море) и удалить изъ края делижанца Лукьяна Петровича, о которомъ полиція доносила, что онъ есть «главный развратитель», хотя этому главному развратителю было уже около 90 летъ. Изъ 13 «упорныхъ», отказавшихся дать подписку о непринадлежности къ прыгунству и нераспространеніи этой секты, предполагалось также выслать на островъ Сару Ивлія Минникова, Евтея Черемисина, Никифора Трегубова, Павла Кудряшева, Гавріила Валова и Федора Касымова, а отъ остальныхъ семерыхъ предполагалось все-таки отобрать подписки, выдержавъ ихъ предварительно по месяцу въ крепости. Подпискамъ, какъ видно, все еще придавалось кое-какое значеніе, несмотря на ихъ видимую несостоятельность.
       Такимъ образомъ предполагали распорядиться съ главными прыгунами и, въ ожиданіи разрешенія высылки на островъ Сару, 10 человекъ содержалось въ г. Эривани на крепостной гауптвахте, где одинъ изъ деятелей, Черемисинъ, по донесенію городской полиціи, умеръ отъ «помешательства ума».
       Однако, высшее кавказское начальство, не признавая за «новоявленной сектой» настолько значенія, чтобы одобрить предположенный губернскимъ начальствомъ карательныя меры противъ вожаковъ новаго ученія, взглянуло вообще на это дело и, въ частности, на религіозную сторону сектаторства съ иной, более спокойной, точки зренія. Тогдашній Наместникъ князь Барятинскій предлагалъ совершенно прекратить не только всякія следствія собственно о религіозныхъ заблужденіяхъ местныхъ русскихъ поселенцевъ, но даже предписывалъ прекратить уже введенный порядокъ отобранія подписокъ, которыя, по мненію Наместника, ни къ чему не могли вести, «ибо веками доказано, что всякое строгое преследованіе и самое истязаніе за религіозныя заблужденія ихъ не уничтожаютъ, а еще более ожесточаютъ сектаторовъ и вкореняютъ въ нихъ эти заблужденія». Даже самыя увещеванія, делаемыя прыгунамъ черезъ полицейское начальство, относительно присоединенія вновь къ молоканству, не были одобрены и Наместникъ находилъ ихъ неуместными, такъ какъ законъ признаетъ и прыгунство, и молоканство за заблужденіе и «ни одной изъ сихъ сектъ предпочтенія не отдаетъ». Въ силу такого взгляда начальства, предписывалось: 1) тринадцать арестованныхъ освободить, объявивъ имъ за подпиской, что за «распутство» они будутъ наказываемы по всей строгости законовъ, и 2) противъ распутства новыхъ сектаторовъ предлагалось принимать своевременно закономъ установленныя меры. Больше никакихъ указаній въ распоряженiи начальства не заключалось; ссылка же на островъ Сару признавалась неудобною собственно по причине убійственнаго климата этого пункта.
       Какъ ни гуманны, какъ ни верны были воззренія высшихъ властей, но вліяніе полицейскихъ преследованій и настояній уже обнаружилось и, предоставленные самимъ себе, никемъ более не гонимые и не стесняемые, новые сектанты въ самомъ непродолжительномъ времени дошли до крайнихъ нелепостей.
       Максимъ Рудометкинъ продолжалъ усердно поддерживать въ своихъ последователяхъ надежду на скорое наступленіе тысячелетняго царствованія. Онъ сначала предсказывалъ, что царствованiе это настанетъ въ 1857 году, но когда по прошествіи этого года оно не наступило, онъ не стесняясь отложилъ наступленіе его до 1860 года. По словамъ Рудометкина, царство должно было называться Сіонскимъ, и въ этомъ-то царстве онъ, Рудометкинъ, вместе съ учениками соберется на Сіонской горе и будетъ царствовать, разделяя впрочемъ власть съ Христомъ, что и будетъ длиться ровно 1000 летъ. Болезней, печалей и проч. тамъ уже не будетъ. Воцарившіеся будутъ иметь каждый по две молодыхъ жены. Такъ соблазнялъ Рудометкинъ своихъ учениковъ, а самъ въ то время уже жилъ, заведомо для всехъ, съ двумя девками — Варварою и Степанидой, прогнавъ изъ дому свою старую жену. Варвару же и Степаниду все прыгуны тогда уже признавали «царицами» или «женами духовными».
       Своимъ последователямъ Рудометкинъ также разрешалъ иметь по две «духовныхъ» жены каждому, доказывая, что въ тысячелетнее царствованіе они будутъ приняты только съ женами духовными, а не плотскими, ибо тысячелетнее царствованіе должно положить конецъ всемъ обрядамъ «по плоти». Все непрыгуны, конечно, при этомъ подпадутъ подъ власть антихриста и даже самое восхожденіе на Сіонскую гору прыгуны совершатъ на плечахъ непрыгуновъ.
       Отпущенный изъ заключенія Рудометкинъ развернулся вполне и постарался показать, кто онъ такой. Покаяніе, духовное общеніе съ духовными женами, молитва, сборъ милостыни и ожиданіе воцаренія его на Сіоне — вотъ что слышали отъ него ученики и, въ ослепленіи предъ своимъ вожакомъ, они не видели не только всехъ его нелепостей, но и совершенно не замечали неблаговидныхъ сторонъ его деятельности. Во всехъ его действіяхъ царила крайняя грубость, сила применялась повсюду. Напримеръ, некающихся Рудометкинъ приводилъ къ желаемому покаянію самымъ незатейливымъ образомъ. Несознающагося въ грехахъ начинали, просто на просто, волочить за волосы по земле въ самой молельне, а Рудометкинъ, въ ожиданіи покаянія, только приговаривалъ «кайся», «кайся», и приговаривалъ до техъ поръ, пока предполагаемый грешникъ откупался деньгами или вещами или пока не давалъ обещанія сделать Рудометкину и его свите «обедецъ», что считалось жертвой и милостыней, и тогда трепаніе за волосы кочалось.
       По числу апостоловъ Христа, постоянная свита Рудометкина состояла также изъ 12 человекъ, съ тою однако разницею, что кроме апостоловъ допущенъ былъ и женскій полъ, до котораго и Рудометкинъ, и его «ученики» были весьма падки. Эти 12 человекъ считались главными молельщиками и запевалами. Во главе ихъ стояли такъ называемые два уда Комара (Рудометкинъ былъ известенъ подъ именемъ Комара) — Фетиска и Алешка. Во главе девокъ стояли две царицы — Степанида и Варвара. Сопровождаемый этой свитой, Рудометкинъ изредка предпринималъ разъезды по русскимъ селеніямъ Эриванской губ., где у него почти везде завелись последователи. Везде, где только не мешала полиція, ему производились по возможности торжественныя встречи. Съ глубочайшимъ подобострастіемъ кланялись ему въ ноги, и было истинно замечательно то безграничное доверіе, которое сумелъ поселить въ своихъ последователяхъ этотъ оборотливый мужичина.
       Обыкновенно къ пріезду Рудометкина устраивалось общее, или большое моленье . Этихъ моленій не пропускалъ никто. Рудометкинъ неизменно призывалъ всехъ къ покаянію, беседовалъ о близкомъ наступленіи 1000-летняго царствованія, толковалъ вкривь и вкось все вопросы и сомненія своей паствы по части св. писанія и кончалъ темъ, что приказывалъ себя угощать. Въ заменъ угощенія, онъ съ свитою обещалъ молиться за своихъ чадъ. Распутничая на пути и не пропуская случая, во имя безграничной и христіанской любви и духовной связи, сблизиться съ чужой женою, Рудометкинъ и его свита успели уверить, что отъ кого-нибудь изъ нихъ должно родиться святое семя, семя богородное, — и такими увереніями успевали закрывать и рты, и глаза мужьямъ. Бывало, во время моленья, одинъ изъ насадителей богороднаго семени бралъ лопату, сметалъ весь ссоръ избы въ одну кучу, куча зажигалась и Рудометкинъ изрекалъ проклятіе всемъ непрыгунамъ, которые при этомъ уподоблялись сорной куче.
       Въ такъ называемое богомоленіе Рудометкинъ сталъ все более и более вводить картинныя представленія. Событія Ветхаго и Новаго Завета онъ пытался, по возможности, представить въ лицахъ.
       Ревностнейшіе изъ Рудометкинскихъ последователей желали воплотить въ какомъ-нибудь всемъ видимомъ предмете идею величія духовнаго царя, и нашли для воплощенія этой идеи совершенно достаточнымъ постановку деревяннаго столба. Но постановку столба затеялъ самъ Рудометкинъ. Видимымъ образомъ доказать, что онъ есть действительно духовный царь и что объ этомъ даже знаютъ местныя власти, допускающія существованіе такого столба, — требовалось Рудометкину потому, что у него съ этимъ связывались и другіе планы.
       Дело въ томъ, что Рудометкинъ сообразилъ, что можно сделать еще новый налогъ на невежество своихъ последователей и сталъ подготовлять ихъ умы къ необходимости жертвованія такъ называемой «десятины». Въ писаніи значится, поучалъ Рудометкинъ, что таковая десятина платилась въ пользу левитовъ и, следовательно, въ стократъ было бы более резоновъ платить таковую десятину въ пользу своего духовнаго царя. Приготовивъ своихъ и такъ на все готовыхъ последователей къ мысли о необходимости сбора 1/10 части доходовъ на поддержаніе блеска и величія духовнаго царя, Рудометкинъ доказалъ, что предполагаемый къ постановке столбъ будетъ служить не только символомъ важности и могущества прыгунской секты, и особенно самого Рудометкина, но, независимо отъ выражаемой имъ эмблемы царскаго достоинства, столбъ этотъ долженъ будетъ еще заключать въ себе и божественную силу, и истинно верующіе должны были отъ столба получать такое же спасеніе и утешеніе, какъ евреи — отъ меднаго змія.
       25-го августа 1858 года назначено было воздвигнутіе столба, о чемъ все прыгуны поставлены были своевременно въ известность и уже приготовлялись присутствовать при торжественномъ зрелище, но вдругъ Рудометкинъ, — этотъ, по донесенію полиціи, «коварный мужикъ», — постановку столба внезапно отложилъ, задумавъ совершить этотъ шагъ еще торжественнее, нежели преполагалось прежде. Секретъ этой отсрочки заключался въ томъ, что Рудометкинъ, услышавъ объ ожидаемомъ въ то время проезде по Александропольской дороге Великихъ Князей Михаила и Николая Николаевичей, проникся мыслью поставить заготовленный столбъ въ самый проездъ Великихъ Князей и темъ въ глазахъ своихъ последователей еще более возвысить свое значеніе, выставивъ предъ лицомъ не только местныхъ властей, но даже царскихъ братьевъ, знакъ своего царскаго величія.
       Постановка столба однако не только совершенно не удалась, но весь этотъ дикій замыселъ повредилъ и самому Максиму Рудометкину, и вообще прыгунскому делу. Темные слухи о какой-то демонстрации со столбомъ успели, хоть и поздно, дойти до губернскихъ властей, и губернаторъ, пріехавшій въ Никитино за несколько времени до проезда Великихъ Князей, убедился, что действительно что-то затевается. Что именно затевается — трудно было добиться. На разспросы прыгуны отозвались, что приготовляютъ къ постановке большой столбъ, на которомъ будто бы предполагаюсь повесить флаги надлежащей формы и темъ выразить проезжающимъ Великимъ Князьямъ свои верноподданническія чувства. Отъ дальнейшихъ разъясненій прыгуны уклонялись и коротко заявляли, что хотятъ только сделать царскимъ братьямъ честь. Потребовали къ осмотру столбъ, и его необыкновенные размеры и въ особенности вышитыя на флагахъ надписи, заключающія въ себе какія-то пророчества насчетъ тысячелетняго царствованія, возбудили сомненія насчетъ истинныхъ целей постановки столба. Въ самомъ деле, даже съ исключительной сектаторской точки зренія, выразить честь постановкой несоразмерно громаднаго единаго столба съ флагами, испещренными какими-то загадочными письменами, казалось слишкомъ оригинальнымъ и невероятнымъ и, въ виду ходившихъ слуховъ о таинственномъ значенiи этого столба, о лихорадочной, усиленной деятельности, съ которой прыгуны занимались его приготовленіемъ, о несколькихъ ночахъ безустанной работы молодыхъ прыгунокъ надъ вышиваніемъ флаговъ, начальство разсудило за лучшее предупредить демонстрацію и въ ночь предъ проездомъ Великихъ Князей столбъ былъ отвезенъ, за надлежащимъ конвоемъ, и сданъ на храненіе старшине соседней армянской деревни.
       Такимъ исходомъ своей затеи прыгуны остались совершенно недовольны, но все-таки успели къ проезду Великихъ Князей, во-первыхъ, соорудить другой, хотя гораздо меньшихъ размеровъ, столбъ, а во-вторыхъ, создать жалобу на отнятіе перваго столба, каковую жалобу подали Великимъ Князьямъ. Въ заголовке прошенія было изображено: «Эриванской губерніи, Александропольскаго и Новобаязетскаго уездовъ, изъ разныхъ деревень духовныхъ христіанъ, называемыхъ молоканъ, всеобщее наше прошеніе. Ихъ Императорскимъ Высочествамъ, Самодержцамъ всей Россіи, благолепно сіятельнаго престола и славнаго скипетра Вашего проотчества, Великимъ Князьямъ Николаю и Михаилу Николаевичамъ». После такого обращенія следовалъ текстъ: «Верою нашего Іисуса Христа и по откровенію намъ Духомъ Святымъ, воздвигнуть знамя, которое нами было приготовлено, древо и съ принадлежащими ее припасами, каковое отобрано отъ насъ не вполне надлежащихъ ея пределовъ; сего года сентября 10-го числа пріехавши приказаніемъ участковаго начальника знамя, и съ нею человека, ночнымъ бытомъ, мы неизвестно куда. О чемъ осмеливаемся изъяснить Вашему Императорскому Высочеству! Къ чему мы и подписуемся Василій Цыкинъ (Никитинскій), Василій Чеботаревъ (Еленовскій), Игнатъ Тихановъ (Константиновскій), Никифоръ Трегубовъ (Семеновскій) и Александровскій Петръ Филиповъ Биляевъ, а вместо нихъ Кирюхъ Холоповъ».
       Максимъ Рудометкинъ, подзадоривавшій своихъ духовныхъ братьевъ и подданныхъ на демонстрацію, успелъ себя выгородить и даже не подписался на прошеніи, но всякій зналъ, кто истинный руководитель исторіи столба и знамени. Местныя власти вскоре, действительно, вполне убедились, что Рудометкинъ есть не только главный, но едва ли не единственный виновникъ всехъ этихъ затей, хотя всемъ этимъ нелепостямъ придано было то значеніе, котораго они ни въ какомъ случае не заслуживали.
       Въ домогательстве Рудометкина, направленномъ на усиленіе его личнаго вліянія среди односектантовъ, въ нелепыхъ попыткахъ его заявить о своихъ царскихъ правахъ и достоинствахъ своей власти, — усматривали целую массу преступленій и, между прочимъ, «нарушеніе отношеній правительственныхъ, общественныхъ, гражданскихъ, семейныхъ и религіозныхъ». Въ октябре 1858 г. губернское начальство доносило, что все зло заключается въ Максиме Рудометкине, или просто «Комаре», что благодаря этому Комару и ученіе прыгуновъ не ограничивается сферою религіи и внутреннихъ убежденій, а «распространеніемъ своимъ поселяетъ пагубныя заблужденія въ жизни общественной и гражданской». «Возвеличивъ одного изъ своихъ адептовъ въ цари духовные, — писали перепуганные Комаромъ губернскія власти, — ученіе это ослабляетъ уваженіе къ подлиннымъ властямъ, присланнымъ откуда следуетъ; допуская многоженство, ученіе это разрушаетъ основы семейнаго быта; обещая скорый конецъ міра, оно внушаетъ равнодушіе къ труду и къ успехамъ хозяйственнымъ». Относительно самого Максима Рудометкина власти приходили къ окончательному заключенію, что онъ «не можетъ быть оправданъ даже внутреннимъ убежденіемъ, ибо онъ решительно таковаго не имеетъ». «Это просто хитрый мужикъ, — писали власти, — пользующійся глупостями и слабостями человеческими, и довольно смелый или дерзкій, чтобы воспользоваться ими еще въ большихъ размерахъ».
       Когда такимъ образомъ вновь всплылъ прыгунский вопросъ, оказалось, что онъ по-прежнему все еще представляется вопросомъ не последней важности. Губернаторъ полагалъ, что въ такомъ деле шутить нельзя, что слабость правительства въ отношеніи ереси можетъ поселить въ туземцахъ, т. е. татарахъ и армянахъ, убежденіе въ шаткости нашихъ религіозныхъ убежденій и находилъ, что если невозможно преследовать лжеученіе въ массахъ народа, то во всякомъ случае следуетъ, «если изъ нея (массы) возвышается глава и особливо съ характеромъ не только проповедника духовнаго, но и преобразователя гражданскаго», то ее, главу эту, нужно-де отсечь.
       Нельзя было конечно отрицать, что Максимъ Рудометкинъ былъ глава и что онъ могъ вовлечь свою паству на путь всякихъ нелепостей; но картину прыгунства рисовали уже слишкомъ яркими и густыми красками, и прежде всего нельзя было согласиться съ темъ, что прыгуны возвели многоженство въ догматъ своего ученія, а также и съ темъ, что послабленіе, оказываемое прыгунамъ, поселяло или могло поселить въ туземцахъ убежденіе въ шаткости нашихъ религіозныхъ убежденій. Самъ Рудометкинъ представлялъ своей особой единственный примеръ фактическаго двоеженства, хотя онъ отрицалъ и въ отношеніи себя какое бы то ни было плотское общеніе съ царицами Варварой и Степанидой и утверждалъ, что они его истинно духовныя жены. Жениться же на двухъ не допускалось положительно, и если у многихъ изъ прыгуновъ оказалось по две жены, то произошло это большею частью потому, что, переходя изъ другихъ сектъ, новообращенные прыгуны нередко пользовались своимъ правомъ брать себе новую духовную жену, и хотя при этомъ они, по возможности, старались отделаться отъ прежнихъ плотскихъ женъ, но эти последнія, связанныя съ ними детьми, долгимъ сожительствомъ, а въ особенности стесняемыя недостаткомъ средствъ къ самостоятельной жизни, не отказывались отъ супружескихъ правъ своихъ на новообращенныхъ прыгуновъ, и выходило иногда, что у иныхъ оказывалось по две жены, изъ которыхъ самъ двоеженецъ признавалъ только одну, а власти, совершенно не признавая сектаторскихъ браковъ, не считали женами ни той, ни другой, а именовали обеихъ сожительницами.
       Какого были и могли быть мненія туземцы о нашихъ религіозныхъ убежденіяхъ, кажется совершенно безразлично. Прежде чемъ судить о шаткости нашихъ убежденій, имъ надлежало ознакомиться съ основаніями русской речи и, предположивши, что въ далекомъ будущемъ туземное населеніе ознакомится съ нашимъ языкомъ до возможности взаимнаго объясненія, надо сделать съ темъ вместе довольно вероятное предположеніе, что къ вопросу о шаткости нашихъ религіозныхъ убежденій они относились бы всегда весьма индифферентно и, по всемъ вероятіямъ, оставались бы, если бы даже и дошли до пониманія нашей религіи, при прежнемъ своемъ убежденіи въ томъ, что ихъ религія все-таки выше, лучше и чище, чемъ всякая другая, и что мы пребываемъ во мраке заблужденія.
       На Рудометкина правильнее бы всего было смотреть просто какъ на нарушителя общественнаго спокойствія, и какъ такового нарушителя поставить въ невозможность вліять на неразумную толпу вполне невежественныхъ, но весьма наэкзальтированныхъ его ученіемъ людей. Усматривать въ Рудометкине духовнаго проповедника «съ характеромъ гражданскаго преобразователя» было ужъ слишкомъ много чести для него! Насколько всякій выдающійся духовный проповедникъ действительно вліялъ на гражданскій строй общества (Лютеръ, Кальвинъ, Гусъ, Цвингли), настолько Рудометкинъ оказывался несостоятельнымъ, даже какъ простой проповедникъ. Число последователей Рудометкина все-таки было весьма и весьма незначительно, собственно уже въ силу крайней несостоятельности главнаго догмата его ученія — догмата нисшествія духа на каждаго усерднаго молящагося. Рудометкинъ былъ самъ по себе безспорно вредный человекъ и именно вреденъ какъ дурной примеръ для слабыхъ людей, но какъ общественный деятель — онъ былъ совершенное ничтожество и, не случись ссылка Рудометкина такъ рано, можно было бы поручиться, что толпа его последователей скоро бы проникла въ корыстныя цели своего духовнаго царя и почувствовала бы всю грубость его обмана.
       29-го октября 1858 года решено было ходатайствовать объ отправленіи Максима Рудометкина на жительство въ Соловецкій монастырь, а 25-го декабря того же года последовало на это разрешеніе. Такъ окончилъ Рудометкинъ свою карьеру.
       Передъ темъ имъ была придумана целая система наградъ. Все усердные молельщики и особенно все щедро приносящіе «жертву» награждались печатями. Печати были двухъ сортовъ — треугольныя и круглыя. Въ средине треугольника вырезывались заглавныя буквы именно того лица, которому печать жаловалась, то же самое делалось въ круглыхъ печатяхъ, но последнія пожалованы были только самымъ приближеннымъ Рудометкина, а именно двумъ его такъ называемымъ удамъ: Емельяну Телегину и Фетису Васильеву и двумъ отогревательницамъ — Груне, заменившей Варвару, и Стеше, которая сумела до конца сохранить расположеніе царя. Кроме этихъ двухъ сортовъ печатей, каждая прыгунская молельня имела еще свою собственную, которая, между прочимъ, прикладывалась къ письмамъ, отсылаемымъ къ своимъ, какъ рекомендація и удостовереніе, что доставитель письма — человекъ верный. Чаще всего однако Рудометкинъ награждалъ достойныхъ простыми ситцевыми платками, надушенными мятными каплями. Существовала еще награда поясами, обыкновенно весьма пестрыми, блестящими и мишурными. Наконецъ, все бывшіе хоть разъ подъ благостнымъ действіемъ духа, имели право носить знакъ, который состоялъ изъ куска цветной матеріи, на которомъ было вышито Д (духовн.). Государственную регалію царства духовныхъ христіанъ составляло знамя, на которомъ было изображено два крыла съ надписью «Величіе солнца». Знамя это было отобрано одновременно съ «древомъ» въ 1858 г., но такъ какъ надписи «Величие солнца» нельзя было придать особеннаго толкованія, то оно было возвращено и долго после того находилось въ с. Никитине и носилось при всехъ выездахъ Рудометкина вместе съ нимъ.
       Про Рудометкина вообще было известно, что въ отношеніи своей духовной паствы онъ предпочиталъ применять самый деспотическій образъ правленія. Разсказываютъ, что дисциплина была необычайная. Если кто-нибудь во время моленія осмеливался посмотреть на Рудометкина съ недостаточнымъ, по его мненію, благоговеніемъ, то онъ закипалъ такимъ гневомъ, что вскакивалъ съ своего духовнаго престола, самолично накидывалъ на шею провинившагося полотенце, которыхъ у него въ запасе всегда бывало по два — для обтиранія пота, градомъ катившагося во время пляски, — и начиналъ дерзкаго волочить по земле, доколе не последуетъ покаяніе.
       «Прости отецъ, прости! коли чемъ согрешилъ!» — оралъ благимъ матомъ провинившійся.
       И умилостивившійся, а более умаявшійся отецъ выпускалъ конецъ полотенца и кричалъ: «Кайся!» Понятно, что такая обстановка побуждала къ быстрому покаянію, и покаявшійся отпускался съ миромъ, но не прежде, какъ по принесеніи жертвы.
       За то же преступленіе съ девками поступали проще. Ихъ попросту таскали за косы, и также большею частью расправа производилась царственной рукой Рудометкина. Когда его посещалъ духъ, а это случалось при каждомъ большомъ сборище, то, по удостоверенію очевидцевъ, Рудометкинъ приходилъ въ полнейшее изступленіе, а самое обыкновенное посещеніе духа кончалось не иначе, какъ совершеннымъ изодраніемъ на себе рубашки, причемъ нередко грудь свою онъ расцарапывалъ въ кровь.

Пред. глава (Гл. 3) <<<   Вступление и Оглавление    >>> След. глава (Гл. 5)