Таинственная сторона прыгунскаго ученія, ихъ вера въ сошествіе духа на усердно молящихся и ихъ такъ называемая на офиціальномъ языке «духовная пляска», составляетъ ту сторону ихъ толка, которая, по правде сказать, оказывается наиболее несостоятельной. При нравственности, вообще говоря, техъ принциповъ, которые положены въ основу если не религіознаго ученія прыгуновъ, то по крайней мере ихъ общественной и семейной жизни, при высокой степени трезвости и разумности техъ житейскихъ правилъ, которыя преподаются ихъ ученіемъ, и не только преподаются, но и действительно проводятся въ жизнь, — эта пляска является какимъ-то комическимъ фарсомъ въ ровномъ ходе серьезной пьесы.
Эта пляска привела къ тому, что прыгуны, выделившіеся изъ молоканства, поставлены въ списке вредныхъ сектъ еще выше молоканъ. Однимъ словомъ, эта злосчастная пляска накликала на головы «духовныхъ христіанъ» наибольшую сумму бедъ и невзгодъ и, при всемъ томъ, а главное, не взирая на весь свой комизмъ, успела достаточно сохраниться и поднесь.
       Можно впрочемъ сказать, что упорство прыгуновъ въ этомъ отношеніи и есть наиболее заметный плодъ продолжительнаго преследованія отъ властей. Теперь многіе и многіе прыгуны отъ пляски ужъ совсемъ отстали, многіе мало-по-малу отстаютъ, многіе опять даже перешли въ молоканство. Такимъ образомъ, многіе прыгуны, очевидно, сознавъ комическую сторону ихъ ученія, и не сознаваясь лишь въ томъ явно, собираются теперь на собраніе лишь для молитвы, а не для прыганья, и въ духовномъ плясе не принимаютъ участія никогда, отговариваясь темъ, что «не удостоены благодати», «не отличены и не отмечены духомъ».
       Самое усердіе къ прыганью, какъ оказалось по справкамъ, всегда было въ разныхъ селеніяхъ разно и неравно. Еленовцы прыгали много; Семеновцы прыгали лишь по временамъ, но до изступленія; Никитинцы прыгали более всехъ; Ахтинцы вообще мало; Константиновцы и Александровцы, расположенные въ стороне отъ большой дороги, прыгали и часто и по многу, но лишь тогда, когда у нихъ не было постороннихъ соглядатаевъ. Все зависело отъ данной минуты и отъ коноводовъ, умевшихъ возбуждать не только умы, но и вызывать духъ по-востребованію. Замечено было только то, что въ многолюдныхъ прыгунскихъ обществахъ прыгали более, чемъ въ малолюдныхъ; затемъ замечено, что бедняки прыгали более, чемъ богатые, девки более, чемъ женщины, а молодые парни не прыгали нигде и никогда, и вообще даже не принимали особаго участія въ собранияхъ, а при моленіяхъ только выслушивали молитвы и затемъ уходили. Въ маленькихъ обществахъ, какъ напр., въ Сухомъ Фонтане, за исключеніемъ техъ редкихъ случаевъ, когда туда собирались гости изъ другихъ деревень, не прыгали почти никогда, пока не появилась одна старуха съ большимъ избыткомъ «духа», прыгавшая каждое собраніе.
       Въ последнее время прыганье вообще заметно уменьшилось. Сами прыгуны какъ бы теперь стыдятся за тотъ періодъ возникновенія ихъ ученія, когда «духъ» только что сталъ являться и за прыганье взялись и старъ и младъ, оставивъ всякія житейскія заботы и каждую минуту ожидая, что наступитъ желанное тысячелетнее царствованіе. Все относящееся къ тому времени источники, какъ официальные, такъ и неофициальные, свидетельствуютъ о томъ, что на первыхъ порахъ прыгали все поголовно, что допрыгивались до потери сознанія, до полнаго изнеможенія, до болезней. Съ теченіемъ времени на каждое прыгунское собраніе осталось не более двухъ-трехъ человекъ, которые приходили въ общеніе съ этимъ духомъ почти каждое собраніе. Въ редкихъ, можно сказать исключительныхъ случаяхъ, при очень большихъ торжествахъ, и единственно тогда, когда соберутся представители несколькихъ прыгунскихъ обществъ, и теперь еще устраивается особое экстренное собрание, которое отличается необыкновенною продолжительностью, длится по семи-восьми часовъ кряду и непременно заканчивается прыганьемъ, въ которомъ принимаютъ участіе почти все; но и такія собранія расходятся все-таки чинно и только больше по слухамъ, неизвестно отъ кого исходящимъ, а больше всего по вражде последователей другихъ толковъ, подозревается, что эти собранія иначе не оканчиваются, какъ свальнымъ грехомъ, каковому подозренію много впрочемъ способствуетъ то, что такія экстренныя собранія устраиваются всегда ночью и обставляются разными мерами предосторожности противъ всякихъ подсматриваній лицъ постороннихъ.
       Прыганье производится не иначе, какъ подъ песни, которыя, несмотря на ихъ духовное содержаніе, исполняются почти все на мотивы совершенно плясовые, ничуть не соответствующіе самому смыслу этихъ песенъ.
       Ученіе прыгуновъ, вместе съ воспрещеніемъ поклоненія всему видимому, наложило запретъ и на всякое проявленіе человеческой веселости. Всякія другія песни, кроме «духовныхъ», строго воспрещены, что впрочемъ не мешаетъ девкамъ впол-голоса напевать песенки о томъ, какъ по камешкамъ бежитъ ручеекъ и какъ за ручейкомъ идетъ красная девица, а за красной девицей по пятамъ следуетъ разудалый парень, и какъ близъ самаго ручейка на удобной полянке парень приступаетъ къ красной девице, которая парню нисколько не противится... Но такія песни поютъ только тамъ, где нетъ старшихъ и никто не слышитъ, «а то и-и-и-хъ какъ разругаютъ!! » — признаются сами парни и девки.
       Эти веселенькіе мотивы занесены, въ качестве запрещеннаго плода, теми изъ сектантовъ и особенно изъ сектантокъ, которымъ приходилось живать въ городе и волей-неволей вслушиваться въ развеселую хоровую песню местнаго баталіона и въ забубенную песню нахаживающихъ сюда, время отъ времени, коробочниковъ.
       «Вихры намъ дерутъ за эти песни, — разсказывалъ мне одинъ парень, — а то и постегаютъ... возжами али чемъ».
       Всякая пляска мірскаго характера также строжайше воспрещена. Собственно для какого-либо веселья или для удовольствія прыгуны никогда не собираются, но желающіе вместе «проводить время», не выходя изъ набожнаго настроенія, «собираютъ обедецъ», где трезвыя речи запиваются водой, а при хорошихъ достаткахъ хозяина или при торжественныхъ случаяхъ — квасомъ.
       Вино у прыгуновъ и молоканъ не допускается ни въ какихъ случаяхъ. Коноводы прыгунства и молоканства также стоятъ на совершенномъ воспрещеніи вина, делая впрочемъ уступки только въ случаяхъ болезни, когда употребленіе вина, въ небольшомъ количестве, разрешается. Вообще же все прочія возліянія и чествованія совершаются водой или квасомъ. Квасъ — уже признакъ большого торжества.
       «Наваримъ квасу, пообедаемъ, священнаго почитаемъ», — говорятъ прыгуны, предвкушая впередъ какое-нибудь торжество по случаю посещенія гостей или какой-нибудь свадьбы, или вообще чего-нибудь экстреннаго и особеннаго.
       Въ такихъ случаяхъ, пообедавши и посвятивъ обеду часа полтора-два, тутъ же за столомъ, съ котораго убираютъ принадлежности трапезы, а иногда и во время самой трапезы, начинаютъ читать изъ священнаго писанія и, въ антрактахъ между «переменами», которыхъ бываетъ и шесть и семь, поютъ духовныя песни. Къ концу обеда все уже достаточно возбуждены и духовно настроены. Тогда наступаютъ длинные промежутки общаго молчанія. Все сидятъ, понуривъ головы и опираясь локтями на колени. Сокрушенные вздохи начинаютъ все чаще и чаще слышаться изъ разныхъ угловъ хаты. Изредка еще поддерживается разговоръ въ виде короткихъ замечаній или короткихъ ответовъ на вопросы.
       «Еленовскій Терентій-то побывшился (умеръ), — замечаетъ одинъ, — сказываютъ вчера ночью кончился. Слыхали?»
       Все молчатъ. После длинной паузы, одинъ собирается отвечать.
       «Что-то не слышно... Не было такихъ слуховъ.  Что-жъ, Божье все дело... Божье произволеніе».
       Опять длинная пауза.
       «Мировой у насъ вчера былъ, — заводитъ кто-то речь, — приказалъ вязать татаръ, потравщиковъ... коли, говоритъ, что — вяжите...»
       Опять молчаніе длится минутъ пять.
       «Сказываютъ, вишь, губернатора ожидаютъ», — добавляетъ тотъ, который завелъ речь о мировомъ и какъ бы не заметилъ, что ему никто не ответилъ.
       Опять никто не отвечаетъ. Головы опустились еще ниже, вздоховъ еще более. Кто-то не вздохнулъ, а застоналъ; кто-то поднялъ руки кверху и, быстро опустившись на землю, крепко приложился къ ней лбомъ и замерь на месте.
       Наступаетъ гробовое молчаніе. Ближе сидящій къ писанію зажмуриваетъ глаза и тихимъ-тихимъ голосомъ начинаетъ:
Нову песню мы поемъ,
Путемъ истиннымъ идемъ.
       Сейчасъ же присоединяются два голоса еще, потомъ тихо подпеваютъ два женскіе голоса:
Міръ стреляетъ въ насъ и бьетъ,
Честь намъ, славу не даетъ...
       Поютъ уже хоромъ, учащая тактъ и усиливая голоса.
       Подъ плясовой мотивъ новой песни сначала двое-трое, а потомъ и другіе, начинаютъ поддергивать плечами, потомъ отъ легкаго поддергиванія переходятъ къ притаптыванію на месте, отъ притаптыванья къ легкому припрыгиванью, а затемъ доходятъ и до бешеннаго пляса, во славу Духа, невидимо присутствующаго и ликующаго.
       Такая пляска длится иногда часъ, иногда и более. Натоптавшись и наплясавшись всласть, «духовные» полагаютъ, что знатно угодили Богу. Какъ ни мало вероятно, что прыгуны могутъ такъ думать и такъ полагать, но прыгунскій учитель Пименъ Шубинъ удостоверяетъ, что фальши тутъ нетъ никакой, а какъ есть все одинъ духъ, и более ничего.
       Тщетно я уверялъ Пимена, что моей учености не хватаетъ, чтобы постичь такую мудреную штуку. Пименъ Шубинъ, какъ и прочіе прыгуны, убежденъ, что пророчить вовсе не такъ трудно темъ, кто одаренъ духомъ.
       Правда, среди прыгуновъ были и такіе, которые насчетъ идеи непосредственнаго сношенія съ духомъ весьма поправили свои обстоятельства, но и те не извлекли изъ этого никакихъ выгодъ и скопленныя пожертвованія быстро расточали.
       Впоследствіи, при изложеніи обрядной стороны прыгунскаго толка, мы укажемъ, какими правилами и уставами обставлено совершеніе такихъ обрядовъ, какъ рожденіе, смерть, бракъ, и пр.; въ настоящее же время мы коснемся въ общихъ чертахъ этой обрядной стороны и скажемъ лишь, что, по разуменію прыгуновъ, духъ нисходитъ на человека безразлично, во всякое время, лишь бы было для сего приличное настроенie; что духъ можетъ сойти и во сне, и въ собраніи, и на свадьбахъ, и на похоронахъ. Въ силу этого, иной разъ, съ изумленіемъ можно увидеть, какъ при чтеніи надъ покойникомъ и чтецъ, и изумленная его чтеніемъ публика, мало-по-малу растрогиваются, какъ голосъ чтеца начинаетъ прерываться чаще и чаще и, наконецъ, совсемъ замираетъ въ сдержанныхъ рыданіяхъ, какъ затемъ подхватываютъ за запевалой:
Нову песню мы поемъ…
       А черезъ пять минутъ одинъ-двое, а затемъ и трое, начинаютъ притоптывать на месте, а потомъ съ обычными жестами, кривляніями сочиняютъ вокругъ мертвеца отчаянный плясъ.
       Между прыгунами въ большомъ ходу особаго рода требникъ, который у нихъ носитъ названіе «Обряда». Этотъ требникъ всегда представляетъ рукопись церковно-славянскаго шрифта, изрядно засаленную и непременно облеченную въ тяжеловесный кожанный, а то и деревянный переплетъ, съ массивными металлическими застежками. Въ требнике обыкновенно изло¬жена не только обрядовая сторона ученія, но непременно и сущность прыгунскаго толка и даже собственнаго сужденія прыгуновъ о достоинстве ихъ веры. Все, находящіяся въ обращеніи подобныя книги, озаглавленныя «Обрядъ», вообще почти тождественны по содержанію. Видно, что они переписаны все съ одного экземпляра, причемъ, разумеется, переписчики снабдили все эти рукописи массой грамматическихъ ошибокъ, пропусковъ и только въ качестве этихъ ошибокъ да свойстве пропусковъ заключается оригинальная сторона каждаго отдельнаго экземпляра такого «Обряда».
       Между прыгунами, какъ и между молоканами, имеющими также свой «Обрядъ», есть такіе, которые всецело посвятили себя переписыванію этихъ «Обрядовъ» и въ этомъ деле достигли замечательныхъ результатовъ. Переписавъ много разъ «Обрядъ», они знаютъ его наизусть и, выучивъ его твердо, перестаютъ уже переписывать, а просто пишутъ на память, взимая за это баснословно дешевую плату. Недельный трудъ переписки, что называется не разгибая спины, оплачивается однимъ рублемъ, каковая плата устанавливается благодаря конкуренціи.
       Мои старанія узнать имена авторовъ «Обряда» не увенчались успехомъ. Въ этомъ, какъ и во всехъ прочихъ вопросахъ, царитъ полное разноречіе. Одинъ прыгунъ (изъ ученыхъ читальниковъ) разсказалъ мне, что «Обрядъ» написанъ какимъ-то Григоріемъ Петровичемъ Буйгаковымъ; другой, тоже изъ ученыхъ, сказалъ, что писалъ его некто Семенъ Уклеинъ, а некоторые уверяютъ, что сочинилъ его делижанскій житель Лукьянъ Соколовъ, изъ первыхъ прыгуновъ. Кто былъ Григорій Петровичъ Буйгаковъ — этого никто не знаетъ; известно лишь, что онъ «россійскій» и изъ «временъ стародавнихъ». Некоторые прыгуны на мой вопросъ объ авторахъ «Обряда» отвечали просто: «Не можемъ знать! Предки написали!»
       Между прыгунами ходитъ разсказъ о томъ, что некій Петръ Журавцевъ, одинъ изъ самыхъ заметныхъ распространителей прыгунства, будто бы требовалъ непосредственно отъ императора Николая позволенія исполнять свои обряды свободно, но за такой подвигъ, по разсказамъ прыгуновъ, Петръ Журавцевъ «воспріялъ мученическій венецъ» въ какомъ-то монастыре, находящемся въ «Суздальской губерніи» и погибъ тамъ на кресте, будучи распятъ.
       Прыгуны теперь еще высказываютъ, что они достойно отстаивали свою «веру», что «за многія претерпенія» они уже стяжали себе «венецъ радости», и успехъ дела, кроме своей стойкости, приписываютъ еще тому, что среди нихъ были «умные люди», которые будто сумели передъ правительствомъ отстоять правоту «духодействія». «Вся сила была въ нихъ, — говорилъ мне одинъ изъ «наставниковъ», — безъ нихъ бы насъ стерли, какъ есть стерли, вся сила была въ нихъ, а ихъ сила была въ духе!»
       За эту, какъ они называютъ, выдержку въ вере они ожидаютъ себе «вечнаго небеснаго царствія», которое можетъ придти не только по смерти, но и до смерти, если только наступить ожидаемое ими тысячелетнее царство духовныхъ христіанъ. Это вечное небесное царствіе они себе представляютъ по-своему и весьма односторонне. То будетъ царство «праведныхъ»; для всехъ же неправедныхъ, къ которымъ должны быть отнесены не только все грешные люди, но и все, которые не признали «духодействія», въ то же время наступить мученіе. Праведные работать не будутъ, кормить будетъ Богъ, и сами обитатели этого царствія «угнездятся» и «ужирятся» и все будутъ только играть на гусляхъ, да на органахъ, словомъ, услаждаться музыкой.
       При всемъ томъ, что работа и вообще добывавіе хлеба, какъ будто бы, должны прекратиться только съ наступленіемъ вечнаго небеснаго царствія, прыгуны уже теперь несколько смущаются темъ, что они, согласно писанія, теперь же, не дожидаясь наступленія этого царствія, не могутъ уподобиться «птице небесной», которая сыта, не сея и не собирая запасовъ. Въ періоды сильныхъ возбужденій и ожиданія наступленія тысячелетняго царствованія, даже пытались подражать этой «птице небесной, не сеющей и не собирающей» и быстро доходили до совершеннаго нищенства, а потомъ, во времена более спокойныя, замысловатый вопросъ о томъ, правильно или неправильно поступаюсь «сіонцы», какъ также называютъ себя прыгуны, заботясь о завтрашнемъ дне, возникалъ не разъ и подвергался обсуждению прыгунскихъ авторитетовъ. На одномъ собраніи, по этому поводу, вопросъ былъ разрешенъ въ пользу помышленія о завтрашнемъ дне, хотя и вопреки писанію. «Нельзя! — решили собравшіеся, — не помышлять. Есть-то хочется ведь каждый день! Какъ оно того обойдешься-то? Живемъ по-земноте... Маленькія ведь дети... кормить-питать надоть. Оно точно сказано, не думать о завтрашнемъ дне... да ведь сказано... не то, чтобы не емши сидеть, потому все блюдешь что-либо про запасъ».
       Все прыгунскіе обряды отличаются крайнею простотою и незатейливостью. Кроме массы самими же прыгунами сочиненныхъ и наизусть заучиваемыхъ молитвъ и некоторыхъ установившихся порядковъ въ собраніяхъ, все остальное — чистейшая импровизація. Иногда прочтутъ изъ библіи одинъ разъ и приступятъ къ молитвамъ, иногда прочтутъ пять разъ, да пять разъ споютъ, а затемъ уже начинаютъ молиться. Иногда собрание начинаютъ съ пенія, иногда съ чтенія и вообще какъ вздумается ихъ читальнику или молитвеннику. Эти молитвенники ничемъ по виду отъ другихъ не отличаются; въ шутку ихъ зовутъ попами, но не считаютъ за ними особыхъ правъ на совершеніе обрядовъ, а полагаютъ, что это право принадлежитъ всякому и что священниковъ не можетъ быть и нетъ, потому что давно-де изсякъ тотъ источникъ, изъ котораго выходили священники, а именно — племя Левитово, а носить длинные волосы, какъ это делаютъ священники православные, уже потому не считаютъ возможнымъ, что мужчине «позорно уподобляться женщине».
       Обрядъ венчанія пытаются совершать по древне-еврейскому обычаю, призывая въ свидетели целое общество. На прыгунской «свадьбе», на которой мне пришлось быть, были разныя церемоніи.
       Женихъ, плюгавый мужиченко, стоялъ, понуривъ голову, и держалъ въ правой руке конецъ полотенца, за другой конецъ котораго держался дружка. Въ  хате, въ  которой была чрезмерная духота, стояла плотная стена широкихъ спинъ, облеченныхъ то въ поддевки, то въ полушубки. Толпа биткомъ наполняла небольшую избу. На печке торчало не менее двадцати детскихъ головъ. Атмосфера, убійственная съ самаго начала собранія, все более и более подвергалась порче. За перегородкою, на которую напирала толпа, приготовлялась невеста. Молитвенникъ, Никита Полушубкинъ, грязный, косой, взлохмоченный мужикъ, вытащилъ изъ-за пазухи неимоверно истрепанную книгу въ кожаномъ переплете и сталъ перелистывать слипшіяся страницы книги, слюня свои грязнейшіе пальцы.
       «Выходите! что-жъ! Чево тамъ засели?» — крикнулъ молитвенникъ по направленію къ перегородке.
       Оттуда показалась невеста, покрытая платкомъ такъ, что лица ея не было видно. Въ обеихъ рукахъ она держала по полотенцу; за конецъ одного изъ нихъ держалась какая-то баба, другой конецъ передали жениху.
       «Становитесь!» — крикнулъ Никита, и молодые стали другъ противъ друга.
       «Кланяйтесь!» — крикнулъ опять Никита, и молодые низко поклонились одинъ другому.
       «Говори ты, Семенъ Ивановичъ, — обратился Никита къ жениху, — желаешь ли ты жениться на Катерине Федоровне?», — и Никита головой мотнулъ по направленію къ невесте.
       «Желаю» — прошепталъ женихъ.
       «Говори резче! Резче говори! — крикнулъ Никита, — чтобы все слышали! Желаешь, аль нетъ?»
       «Желаю» — сказалъ Семенъ Ивановичъ погромче.
       «Теперь говори ты, Катерина Федоровна, — обратился Никита къ невесте, — желаешь ли ты обручиться законнымъ бракомъ вотъ съ Семеномъ Ивановичемъ?»
       И Никита пальцемъ указалъ на жениха.
       «Желаю» — еле-еле проговорила невеста.
       «Резче говори! Говори резче! — крикнулъ опять Никита. — Тутъ вишь, не мы съ тобой, а все слухаютъ! Желаешь, али нетъ?»
       «Желаю» — пропищала невеста.
       «Ну-ка ты, женихъ, поблагодари-ка отца-то за невесту, — сказалъ Никита, — небось есть за что!» — прибавилъ онъ.
       Женихъ поклонился въ ноги отцу и матери невесты.
       «Такъ, братцы, слышали, что Семенъ Ивановичъ и Катерина Федоровна желаютъ промежъ себя обручиться законнымъ образомъ?» — обратился Никита ко всемъ присутствующимъ, и толпа гаркнула:
       «Слышали! Все слышали!»
       Шубинъ началъ читать изъ засаленной книжки, заставляя то жениха, то невесту повторять за собой слова: дело все шло о брачномъ союзе. Женихъ долженъ довольствоваться-де одной женой, а жена — однимъ мужемъ. Нарушеніе сего составляетъ-де блудъ.
       «Жена и мужъ да повинуются другъ другу. Не то, чтобы, значитъ, съ твоего кулака... — пояснилъ отъ себя Никита, обращаясь къ жениху, — а ей своя пределенія должна быть, — ты, значитъ, хозяинъ, а она — хозяйка».
       «Жена да почитаетъ мужа, а мужъ да бережетъ свою жену», — читалъ далее Никита и опять отъ себя растолковалъ:
       «Беречь долженъ ты супругу, — обратился онъ къ жениху, — потому что самъ, небось, знаешь, какое-такое дело женскій сосудъ, не то, чтобы зря... за всякую малость... а взыскивай, когда следоваетъ...»
       Потомъ Никита читалъ о томъ, какъ человекъ, оставя отца и матерь, прилепится къ жене своей, потомъ говорилъ о томъ, чтобы воздерживаться отъ пьянства и вина, «ибо въ вине блудъ есть».
       Читалъ Никита много и долго, много и часто слюнилъ свои пальцы, заикался, раза два громко рыгнулъ. Часто прерывая свое чтеніе и обращаясь къ молодымъ, онъ командовалъ: «Кланяйтесь отцу!», «Кланяйтесь другъ дружке!», «Кланяйтесь!».
       Когда произносилъ просто «кланяйтесь», то молодые кланялись ему въ ноги. Поклоны отцу и матери всегда сопровождались двукратнымъ лобзаніемъ.
       Потомъ поставили молодыхъ на колени. Отецъ, мать и двое дружекъ положили имъ на головы руки, такъ что на каждую голову пришлось по две пары рукъ. Тутъ Никита опять началъ читать, опять скомандовалъ несколько разъ «кланяйтесь» и затемъ объявилъ, что дело кончено.
       Съ непокрытыми головами шла толпа по улице къ дому жениха. Въ средине толпы, рядомъ съ мужемъ, шла молодая, и завешенное еще при венчаніи лицо ея такъ и оставалось закрытымъ. Пеніе, довольно мелодичное, сопровождало шествіе. За шедшею толпой везли приданое. Шесть красныхъ, новенькихъ, одинаковой величины сундуковъ были поставлены въ рядъ на длинныхъ дрогахъ. Сверху сундуковъ въ безпорядке набросаны были разныя постельныя принадлежности. Въ толпе шла речь о содержимомъ шести сундуковъ и делались предположенія, что сундуки на-половину пустые и что такъ много понаставлено «съ одного форса». Около дома молодаго процессія остановилась, пропела предъ дверьми одну изъ Рудометкинскихъ песень и, проводивъ молодыхъ, разошлась по домамъ.
       Съ такой же, если еще не съ большею простотою, совершаются прочіе обряды, какъ напримеръ, крещеніе и погребенie. Тутъ уже не делается никакихъ церемоній. На крещеніе даже никогда не зовутъ попа или читальщика; самъ отецъ даетъ новорожденному имя, самъ читаетъ надъ нимъ массу молитвъ и, если можно, устраиваетъ «обедецъ» или жертву.
       Въ последніе годы прыгуны вообще начали склоняться къ признанію правильности празднованія субботы предпочтительно предъ воскресеньемъ и, приблизившись, вследствіе этого, более къ жидовствующимъ, стали своимъ новорожденнымъ давать имена преимущественно древне-еврейскія, и теперь уже въ каждомъ прыгунскомъ семействе можно встретить Саръ, Рахилей, Реввекъ, Давидовъ, Сауловъ и проч. и проч., а так¬же нередко увидеть празднованіе прыгунами еврейскихъ праздниковъ.
       Кстати, о празднованіи и праздникахъ. Если неразвитіе народа отчасти выражается въ множестве праздниковъ, то прыгуны должны быть отнесены къ народамъ самымъ цивилизованнымъ. Прыгуны, кроме воскресныхъ дней, довольствуются самымъ ограниченнымъ числомъ праздниковъ. Таковыхъ собственно три: «Пасха», «Кущи» и «Память трубъ». Въ отношеніи времени празднованія прыгуны придерживаются законовъ Моисеевыхъ, и потому ихъ праздники совпадаютъ съ праздниками субботниковъ. Исчисленіе идетъ по луне, почему разнымъ формамъ ея придается более или менее солидное значеніе. Путаница, впрочемъ, идетъ тутъ изрядная. Никто толкомъ ничего не знаетъ, все смотрятъ другъ на друга и идутъ ощупью. Все они согласны, что празднованіе субботы вместо воскресенья было бы правильнее, но решительному переходу къ субботе мешаетъ частью недостатокъ иниціативы, отчасти неуверенность, что переходъ будетъ правиленъ, такъ какъ еще не знаютъ объ этомъ мненія Максима Рудометкина, находящегося въ Соловецкомъ монастыре. Больше же всего прыгуны колеблятся вследствіе нежеланія слиться съ субботниками, къ которымъ прыгуны чувствуютъ некоторое презреніе за обнаруженную ими, въ особенности въ последнее время, склонность къ спиртнымъ напиткамъ и непомерному лихоимству. Субботниковъ они пренебрежительно величаютъ жидами и употребляютъ это названіе, какъ впрочемъ это делается повсюду, въ смысле бранномъ. Наконецъ, отъ решительнаго склоненія на сторону субботы ихъ удерживаетъ и высокое почтеніе, которое они оказываютъ Христу. Въ Евангеліи они не нашли того места, которое бы узаконило для нихъ празднованіе воскресенья и потому многіе прыгуны собираются скоро начать празднованіе субботы, такъ какъ правильность празднованія воскресенья ничемъ, по ихъ мненію, не удостоверяется. Въ самое последнее время прыгуны с. Воскресенки даже хотели было первые показать собою примеръ «перехода на субботу», такъ какъ главный ихъ пророкъ, Емельянъ Телегинъ, сообщилъ обществу, что ему «по духу известно», что такой переходъ одобряется Рудометкинымъ, но за всемъ темъ на субботу пока не перешли.
       Въ отношеніи празднованія Пасхи прыгуны придерживаются также книгъ Моисеевыхъ. «Въ первомъ месяце, сказано тамъ, въ четвертый надесять день месяца, между вечерними, Пасха Господу. И въ пятый надесять день месяцъ перваго, праздникъ опресноковъ Господу: седмь дней опресноки да ясте». Первымъ месяцемъ въ году у нихъ считается мартъ, а потому прыгунская Пасха всегда бываетъ въ этомъ месяце.
       Празднуется также прыгунами «Память трубъ», но что это за «Память трубъ», прыгуны толкомъ не знаютъ. Празднуютъ эту память одни сутки, а подъ очищеніемъ разумеютъ необходимость покаянія и въ этотъ день съ вечера, настроившись покаянно и углубившись въ созерцаніе своей внутренней греховности, собираются на молитву, въ которой проводятъ всю ночь и заканчиваютъ усерднымъ духовнымъ плясомъ.
       «Кущи» празднуются въ домахъ, не устраивая, подобно евреямъ, временныхъ жилищъ около своихъ хатъ и не напекая «маци» и разныхъ пряностей и коврижекъ, какъ это делаютъ евреи.
       Празднуютъ ли прыгуны, рядомъ съ еврейскими праздниками, и праздники Христовы, какъ-то Крещеніе, Рождество, Богоявленіе, — это определить весьма трудно и въ этомъ отношеніи между ними самими заметно великое разномысліе и колебаніе. Не совсемъ отрешившись отъ молоканства и еще не приставъ къ субботникамъ, прыгуны и сами не знаютъ, чего имъ держаться, темъ более, что теперь среди нихъ нетъ решительно авторитетнаго человека, какимъ былъ Максимъ Рудометкинъ. Одни утверждаютъ, что все эти праздники у нихъ будто бы празднуются, но только не совпадаютъ съ теми же праздниками православной церкви, потому будто бы, что у нихъ идетъ особое исчисленіе по луне; другіе же прямо утверждаютъ, что этихъ праздниковъ они вовсе не празднуютъ и не почитаютъ. По нашимъ наблюденіямъ оказывается, что последнее вернее, хотя прыгуны и утверждаютъ, что у нихъ есть какой-то календарь, въ которомъ эти праздники помещены, каковымъ календаремъ они будто бы и руководствуются, но это совсемъ неверно и календаря нигде не видно. Какой это календарь, где онъ составленъ и где хранится, я добиться не могъ и прыгуны ссылаются на него больше съ тою целью, чтобы дать понять, что указанія на счетъ времени и порядка празднованія они будто бы откуда-то получаютъ, что где-то у нихъ есть главные руководители, которые этимъ заправляютъ, но все это неправда, и закавказскіе прыгуны въ этомъ, какъ и во всехъ подобныхъ вопросахъ, никакихъ указаній ни откуда не получаютъ.
       Другое дело — въ отношеніи вопроса о дозволенной къ употребленію пищи. Въ воззреніяхъ на этотъ пунктъ все прыгуны между собою сходятся, безъ всякихъ разноречій. Прыгуны, какъ молокане и субботники, прежде всего большіе свиноненавистники, и ненависть ихъ распространяется не только на свинью, но и на зайца и многихъ другихъ животныхъ, которыхъ они въ пищу не употребляютъ, находя положительное запрещеніе такого употребленія въ св. писаніи. Въ ненависти къ свиньямъ все эти сектанты особенно стойки, возражая противъ всякихъ резоновъ въ защиту свиньи одно: «Богъ не приказалъ». Одинъ изъ прыгунскихъ учителей толковалъ даже, что барана и корову потому можно есть, что они не кричатъ, когда ихъ режутъ, чемъ будто бы и выражаютъ свое полное согласіе повиноваться воле Божіей, предназначавшей баранью породу на питаніе человечеству. Насчетъ же свиньи оказалось, что, кроме безобразнаго крику и неуместнаго сопротивленія, которое она оказываетъ, когда ее влекутъ на алтарь человеческой ненасытности, ее нельзя еще есть и потому, что Богъ проклялъ ее, ибо она «кряхтитъ не болемши и ищетъ не потерямши».
       Къ вопросу о пище можно лишь прибавить, что и дозволяемая писаніемъ къ употребленію скотина, зарезанная не прыгуномъ, не должна быть употребляема прыгунами. Въ некоторыхъ местахъ, однако, считаютъ безразличнымъ, зарезана ли скотина прыгуномъ или молоканиномъ, лишь бы не жидомъ и не иконникомъ, т. е. православнымъ. Всякое резаніе быка или теленка громко величается жертвоприношеніемъ и нельзя сказать, чтобы способъ этихъ жертвоприношеній обличалъ въ жертвоприносителяхъ состраданіе къ животнымъ. Жертва привязывается къ столбу и не зарезывается сразу или не убивается топоромъ, а только надрезывается и оставляется въ такомъ положении, довольно продолжительное время мучась, вырываясь съ стонами и ревомъ. Такой процессъ жертвоприношенія будто бы также указанъ въ писаніи; медленное же убіеніе имеетъ будто бы тотъ смыслъ, что кровь лучше и больше вытекаетъ. Въ какомъ месте писанія это сказано — неизвестно, а порядокъ такой.
       Какъ понимаютъ прыгуны идею царствія небеснаго и вечнаго блаженства, уже разъяснено выше. Соперничество за будущия места въ раю касаются, впрочемъ, по мненію прыгуновъ, не столько всехъ прочихъ еретиковъ, какъ прыгуны называютъ православныхъ и всехъ христіанъ вообще, сколько молоканъ и субботниковъ — ихъ ближайшихъ соседей, наиболее съ ними сталкивающихся и препирающихся. Признавая, что молокане, хотя и отступники отъ правой веры, но темъ не менее ближе другихъ находящееся на пути къ этой правой вере, прыгуны называютъ себя членами Сіона, а молоканъ — членами Іерусалима, причемъ, по ихъ понятію, сіонское братство происходить вовсе не отъ названія горы Сіонъ, а отъ того, что духъ ихъ сіяетъ.
       Относительно этихъ членовъ Іерусалима прыгуны, негодуя более всего за то, что они не признаютъ духа, разсуждаютъ такъ: когда придетъ антихристъ (по ихнему анчихристъ), то члены Сіона будутъ отправлены «въ место убежище», куда именно, они однако не знаютъ, а члены Іерусалима на З с половиной года остаются подъ властью антихриста и только путемъ продолжительныхъ мученій они познаютъ, наконецъ, сколь сильно они ошибались относительно прыгуновъ и божественнаго происхожденія ихъ ученія. Въ конце концовъ, однако, члены Іерусалима удостоятся присоединенія къ членамъ Сіона, за исключеніемъ самыхъ упорныхъ, которыхъ уделъ — «вечное мученіе». Въ книжке «Душевное Зеркало», находящейся въ обращеніи между прыгунами, въ главе, названной «Горе всему свету», антихристъ деликатно называется «великимъ монархомъ», и прыгуны верятъ, что только после появленія этого монарха образумятся члены Іерусалима и захотятъ стать на путь правый, то есть принять ученіе прыгуновъ, и тогда «предъ онымъ мучительнымъ зверемъ ихъ защитою будутъ два знаменитые свидетеля». Свидетели эти, оказывается, будутъ вознесшіеся живыми на небо пророкъ Илія и Енохъ, о чемъ будто бы сказано даже въ апокалипсисе (по-прыгунски аполексисъ).
       Относительно великаго монарха (гл. 12 «Душевное Зеркало»), одинъ изъ прыгунскихъ учителей при насъ выразилъ въ собраніи такое соображеніе:
       «Когда явится антихристъ, то первее всего Вавилонъ будетъ разрушенъ и уничтожены все народы».
       «Вавилона, — заметилъ я учителю, — уже нетъ. Что же будешь разрушено?»
       Учитель на минуту призадумался, но потомъ оправился и нашелъ выходъ:
       «Мы это-то знаемъ, что Вавилона нетъ, — сказалъ онъ, — мы подъ нимъ, значитъ, понимаемъ всю, значить, управу...»
       «Какую управу?» — вопрошалъ я.
       «Да, значитъ, всехъ иконниковъ, всехъ идолопоклонниковъ, кто ихъ тамъ знаетъ?»
       «Ну, а какіе народы будутъ уничтожены вместе съ Вавилономъ?» — спрашиваю я.
       «Все народы, кроме техъ, которые поклоняются Богу живому. Вотъ къ примеру татары — те не будутъ уничтожены...»
       «А англичане будутъ?»
       «Мы этого не знаемъ! Какіе это англичане? Немцы они, али татары, али армяне?»
       «Нетъ, они англичане! Народъ совсемъ особенный!»
       «Не можемъ знать! Кто ихъ знаетъ, какой это народъ...»
       Затемъ, для полнаго представленія о внутренней стороне прыгунскаго ученія, необходимо еще коснуться вопроса о повиновеніи властямъ. Ни прыгуны, ни молокане не только какимъ-либо действіемъ не обнаружили склонности къ неповиновенію или непризнанію царской или правительственной власти, но и въ словесныхъ своихъ разсужденіяхъ о правахъ земныхъ владыкъ никогда не доходили до отрицанія царской или иной власти. Едва ли, напротивъ, закавказскіе сектаторы не служатъ наилучшимъ образцомъ повиновенія земнымъ владыкамъ, своимъ исправнымъ отбываніемъ всякихъ денежныхъ и натуральных повинностей, точностію исполненія самыхъ мелкихъ полицейскихъ требованій и соблюденіемъ у себя внутренняго порядка, тишины и спокойствія. Если же ихъ неповиновеніе выражается единственно въ отрицаніи православія или скорее въ своеобразномъ пониманіи истинной веры, то, поплатившись за это пониманіе ссылкой и лишеніемъ правъ состоянія, они уже искупили и еще продолжаютъ искупать свои заблужденія. Принесенныя молоканами и прыгунами пожертвованія на войну, кажется, не оставляютъ сомненія въ ихъ симпатіяхъ къ общему отечеству.
       При посещеніи Государемъ Императоромъ Тифлиса, въ 1871 году, была даже сделана попытка поднесенія Государю приветственнаго стихотворенія прыгунскаго сочиненія. Попытка явилась въ сел. Воскресенке и не осуществилась только благодаря случайностямъ. Авторомъ стихотворенія былъ житель этого села, Василій Емельяновъ Шубинъ, большой дока по части писанія; онъ же сочинитель для односельцевъ всякихъ прошений, онъ же сельскій учитель, онъ же мастеръ на разныя руки — плотникъ, сапожникъ, колесникъ, портной. Василій Шубинъ, для полноты образованія, даже обучался въ теченіи четырехъ месяцевъ игре на кларнете и, по его словамъ, можетъ на этомъ инструменте изобразить 120 голосовъ (мотивовъ). Шубинъ, кроме всехъ этихъ искусствъ и ремеслъ, еще сочинитель духовныхъ песенъ, и не скрываетъ уверенности, что песни, имъ сочиненныя, столь высокаго достоинства, что все рудометкинскія, въ сравненіи съ его, шубинскими, ничто.
       Прослышавъ о предстоящемъ пріезде въ Тифлисъ Государя, Шубинъ задумалъ, какъ онъ говорить, лично заслужить царское спасибо, да и провести кстати правильный взглядъ на прыгуновъ, чтобъ, молъ, «не думали, что мы какіе-нибудь невежи». Стихи и къ нимъ голосъ Василій Шубинъ придумалъ самъ, но поднесть стихи одинъ не решался и не зналъ, куда за этимъ обратиться, а общество, опасаясь какого-нибудь подвоха со стороны Шубина и гнева полиціи, а съ другой стороны не зная вообще, какъ примутъ эту затею, медлило и не высказывалось. Списавъ заготовленные имъ стихи и показывая ихъ разнымъ лицамъ, Шубинъ выражалъ сердечное свое желаніе увидеть ихъ напечатанными въ какой-нибудь газете, дабы хоть этимъ путемъ они дошли по назначенію, но стихи эти, при всей почтенности побужденія, ихъ вызвавшаго, для напечатанiя годными не оказались.
       Сочиненная Василіемъ Шубинымъ песня следующаго содержанія:

Песнь во славу Государю Императору, Помазаннику Божію

Богъ святославенъ и великъ,
Славить Царя намъ велитъ!
Самъ Богъ изъ славы Своей
Уделилъ Царю въ жизни сей.
Какъ прекрасно Богъ сотворилъ,
Царя мира намъ воцарилъ.
Мы, природные сыны Россіи
И будемъ петь стихи сіи,
И громозвучно воспевать —
Императора прославлять!
Императоръ великій Царь,
Всей Россіи Государь,
Помазанникъ Божій, отецъ нашъ!
Мы готовы на все жертвы за васъ.
Ополчаться противъ враговъ
За царя русскій народъ готовъ.
Мы, верноподданные вамъ,
А Ты Самодержецъ всемъ намъ,
Мы изъ любви Тебя славимъ
И здравія Вамъ желаемъ.
Въ богомоленіи каждый разъ
Все мы молимся за Васъ
И за Твой августейшій домъ
Слава Богу и поклонъ!
О великій нашъ Царь,
Всемилостивейшій Государь,
Славно могучій герой,
Государь Александръ Второй!
Въ Россіи крестьянъ освободилъ
И повсеместно не забылъ.
О, великій милостивецъ!
Награди Тебя Творецъ!
Какъ звучатъ все голоса
Съ молитвой къ Богу въ небеса,
За милость Царя мы хвалимъ
И всехъ благъ ему желаемъ
Навсегда, чтобы Господь Богъ
Хранилъ Его отъ враговъ,
И много летъ Ему царствовать,
Въ мире Русью управлять,
А въ будущей жизни вечной
Быть въ блаженстве безконечной,
Где серафимы воспеваютъ,
Превечнаго Бога прославляютъ.
И где возседаетъ Царь царей
По чину Мельхиседека — Іерей.
Вотъ обитель вечная,
Въ небесахъ царство безконечное,
За милость Царю награда,
Въ вечности душе отрада!
О, великолепность въ вечности!
Какъ изъяснить все бренности!
Знаетъ только Богъ одинъ,
Истина верна. Аминь.

       После каждыхъ двухъ строкъ следуетъ припевъ: «Слава нашему Царю, всей России Государю».
       Тотъ же авторъ сочинилъ еще песню, въ томъ же духе и, по обыкновенію, придумалъ къ ней голосъ, на манеръ обыкновенныхъ прыгунскихъ напевовъ. Песня эта озаглавлена:

На встретеніе Государю Императору, Помазаннику Божію.
Песнь.

Богомъ благословенъ грядый
Государь Александръ Вторый!
О, коль велика добродетель!
Коль славенъ Севера владетель!
Онъ какъ солнце на всехъ сіяетъ
И съ нимъ вся Россія процветаетъ.
По указу Его Величества,
Возрастаютъ все совершенства!
Ему слава, честь и хвала,
Громкое ура! ура! ура!

       Распространивъ это сочиненіе во многихъ писанныхъ экземплярахъ, Василій Шубинъ подъ каждымъ собственноручно росписался: «сочинитель Вас. Емел. Шубинъ».
       Стихи эти заслуживаюсь вниманія прежде всего потому, что они не составляютъ только поэтическую фантазію «сочинителя Василія Емельянова Шубина», а являются истиннымъ выраженіемъ чувствъ и мыслей прыгуновъ, потому что песня распевается въ собраніяхъ и следовательно одобряется, а во-вторыхъ, стихи эти заслуживаютъ вниманія и темъ, что въ нихъ проводятся мысли, какъ бы прямо несвойственныя ученію прыгуновъ, молоканъ и всехъ подобныхъ толковъ, въ томъ виде, какъ они офиціально известны. По офиціальнымъ сведеніямъ известно, что моленья за царствующій домъ у сектантовъ не существуетъ, но неправильность этого воззренія, кроме приведенныхъ стихотвореній несомненно прыгунскаго происхожденія, доказывается еще и упомянутымъ выше «Обрядомъ», где есть глава о царе, въ которой проводятся те же мысли, что въ шубинскомъ стихотвореніи. Вообще Шубинъ, какъ и все прыгуны, говоритъ неохотно о томъ, какъ думаютъ прыгуны, напримеръ, о власти правительства, о правахъ земныхъ владыкъ на ихъ доходы или имущество, на телесную неприкосновенность и на личную каждаго изъ нихъ свободу и т. п. Смыслъ прыгунскихъ речей, по всемъ этимъ предметамъ, вообще теменъ и понимается съ трудомъ или совсемъ не понимается, а приходится больше догадываться и додумываться по проскальзывающимъ намекамъ.
       При всемъ томъ многіе прыгуны, какъ люди грамотные и толковые, давно постигли уже, что можно говорить и чего нельзя, но, въ силу еще прежнихъ страховъ, они неохотно распространяются о своей вере, и, напримеръ, только подъ великимъ секретомъ, одинъ изъ учителей сообщилъ мне о существованіи въ Воскресенке еще одной редкостной книжки, написанной рукою Рудометкина и имеющейся всего въ одномъ экземпляре. Книжка эта содержится въ большомъ секрете собственно потому, что прыгуны опасаются ответственности за то, что книжка, озаглавленная «Возсіяетъ вамъ солнце правды», подписана такъ: «Царь духовъ Максимъ Рудометкинъ»; въ самой же книжке, по словамъ Шубина, противузаконнаго ничего не содержится, а написана она, разумеется, по духу. Царство надъ духами, по уверенію Шубина, безспорно принадлежитъ Рудометкину, а въ с. Хачинке хранится даже царская корона царя духовъ, со всеми прочими регаліями, какъ-то: лентой и орденскими знаками.
       Свидетельства такихъ лицъ, какъ прыгунскіе учителя и молитвенники, не могутъ, по нашему мненію, не иметь значенія въ виду уже того вліянія, которымъ эти люди пользуются въ своемъ обществе за святую жизнь и благочестіе. Большинство изъ нихъ действительно ведетъ весьма скромную жизнь. Многіе никогда не едятъ мяса, чай пьютъ только съ медомъ или кишмишемъ, считая употребленіе сахара грехомъ. Они никогда не ругаются и никакихъ «гнилыхъ словъ» никогда не произносятъ. Они вообще большіе мистики, много говорятъ о сочувствіи къ Богу, о внутреннемъ познаваніи божества, также толкуютъ своимъ слушателямъ частенько о томъ, что Богъ сотворилъ всехъ людей добрыми, далъ всемъ свободную волю, но «слабость похотенія» губитъ людей, делая ихъ грешными.
      Въ св. писаніе все безусловно верятъ. Все темныя места кажутся имъ достаточно вразумительными и ясными, и они никогда не стесняются въ ихъ толкованіи по крайнему своему разуменію. Къ слову сказать, тому же Шубину, къ которому мы уже более не возвратимся, принадлежитъ и следующая песня:

Молитва съ песнью.

Мы веруемъ — Богъ съ нами,  
Онъ вечно намъ въ царя.
Припадемъ мы со слезами
Къ подножью Его алтаря!
Боже, прими мольбы Сіона,
Да взыдетъ плачъ-вопль на небеса,
Избавь насъ отъ сего стона,
Къ Тебе взываемъ на голоса!
Боже, храни насъ отъ враговъ
На сей юдоли земной,
Сердце наше полно упованья
На милость Твою, Всесвятой!
Ты, Іегова, Богъ боговъ,
Всему міру Творецъ!
Избавь насъ отъ всехъ враговъ,
Всемогущій нашъ Отецъ.
Дабы напрасны были усилья
Нечистыхъ злыхъ враговъ,
Кои Сіонъ всегда поносили.
Но Сіонъ чтитъ самъ Богъ Іеговъ!
Никогда Богъ не попустить
Побежденнымъ быть тому,
Кто въ вере живой, святой
Обращается къ Нему.
Воскликнемъ мы къ Богу
Слезно усердной мольбой:
Боже! Будь Сіону на помогу,
Онъ со врагами борьбой!
И узнали бы враги Твоя веленья,
Стало бъ видно ясно имъ,
Что безумны ихъ стремленья
Предъ могуществомъ Твоимъ.
За все хвала Святому,
Который насъ сотворилъ,
Богу вечному живому,
Во веки вековъ. Аминь.