О П. И. Мельникове
(лит. псевдоним Андрей Печёрский)
Павел Иванович Мельников (1818-1883 гг.) — ещё один исследователь старорусского сектантства, в трудах которого есть упоминания о МГР. Наиболее известен как автор дилогии "В лесах" и "На горах" (по всей видимости, "лесах" и "горах" надо писать с заглавной буквы, т. к. "Леса" и "Горы" — это обобщённое название местностей по разным сторонам р. Волги), написанных в последние годы жизни и описывающие жизнь различных слоёв русского общества (в том числе и секты хлыстов — в романе "На горах") в Поволжье XIX века.
В своё время П. И. Мельников сделал правильный вывод, что прыгуны (на начальном этапе своего зарождения) являлись сплавом молокан и хлыстов (т. е. прыгуны — это либо хлысты с молоканской обрядностью, либо молокане с хлыстовской духовностью), о чём и свидельствует целый пласт хлыстовских песен в Сионском Песеннике (см. "О Сионском Песеннике "). Первоначально я и сам считал прыгунов наследниками верований "духовного христианства", однако учение МГР — это очередной Новый Завет Бога и человеков (а Предыдущий Завет в понимании Следующего, Нового Завета, ничего не даёт, — об этом свидетельствует раздел между иудеями и христианами), — поэтому и оставил эту идею.
Не смотря на то, что роман "На горах" является художественным произведением, тем не менее фантазии Мельникова на сектантские предания не распространялись. Ниже представлены отрывки из романа "На горах", в которых есть упоминания о МГР и закавказских прыгунах:
* * * * *
...Везде сводил он знакомство с людьми божьими и теперь возвращался из-за Кавказа, познакомившись там с «веденцами» («Веденцами» (от слова "ведать") они только сами себя зовут, утверждая, что ведают Духа Святого. Зовут ещё себя духовными. Посторонние, за то что они радеют, как хлысты, зовут их прыгунками, трясунами, а потому, что они уверяют, будто «ведают духа», — духами. Эта секта — смесь молоканства с хлыстовщиной — возникла между сосланными за Кавказ с Молочных Вод молоканами. Она считает своим основателем Лукьяна Соколова. Большая часть прыгунков живёт в деревне Никитиной, близ Александрополя. Есть они и в Эриванском уезде, и в Ленкоранском, и по другим местам Закавказья. Преемником Соколова был Максим Рудомёткин, или Комар-христос, пророк, первосвященник и царь духовных. Он торжественно короновался в деревне Никитиной.), известными больше под именем «прыгунков».
С нетерпением ждали Луповицкие Егора Сергеича. Ехал он с подошвы Арарата, с верховьев Евфрата, из тех мест, где при начале мира был насаждён Богом земной рай и где, по верованьям людей божиих, он вновь откроется для блаженного пребывания святых-праведных, для вечного служения их Богу и Агнцу.
Доходили слухи до Луповиц, что там, где-то у подножья Арарата, явился царь, пророк и первосвященник, что он торжественно короновался и, облачась в порфиру, надев корону с другими отличиями царского сана, подражая Давиду, с гуслями в руках, радел среди многочисленной толпы на широкой улице деревни Никитиной. Доходило до Луповиц и то, что царь Комар, опричь плотской жены, взял ещё духовную и что у каждого араратского святого есть по одной, по две и по три духовные супруги.
* * * * *
Егор Сергеич Денисов вёз любопытные для сектантов известия. Давно уж, лет полтораста тому назад, явилось у хлыстов верованье, что на горе Арарате для них будет насаждён новый земной рай, и только одни они будут в нём наслаждаться вечным блаженством. С каждым годом уверенность в осуществление «благодатного царства араратского» росла, а между тем хлысты стали сливаться с молоканами, отвергающими церковь и всю её обрядность. Из такого слиянья вышла — сначала за Кавказом, а потом и по другим местам южной России — секта «веденцов», или «прыгунков».
В июне 1840 года за Кавказом было страшное землетрясение. Льдины и скалы, упавшие с вершин Арарата, засыпали окрестности верст на двадцать. В этом грозном явлении природы «веденцы» усмотрели признак приближения к ним араратского царства. Явился какой-то «иерусалимский старец»...
Они каялись ему в грехах, и он, в знак прощенья, осенял их широким разноцветным поясом. Через шесть дней он скрылся, и у веденцов явился царь, пророк и первосвященник. Этот царь Максим (то был молоканин, крестьянин казенного села Алгасова, что на реке Опше, Моршанского уезда Тамбовской губернии, Максим Рудомёткин, он же Комар, сосланный на Кавказ за распространение секты на родине и неповиновение властям.). В 1840 году было ему 46 лет. Он принял безграничную власть над «прыгунками»...
Говорили, будто он изменяет старое учение хлыстов, предписывает новые законы, велит заводить духовных жён... Но все это до Луповиц доходило в виде неясных слухов.
* * * * *
— Это и есть новые& языки, — сказал Денисов. — Всего чаще юродивым они и открываются. По разным местам замечал я это, не раз замечал и за Кавказом.
— Что ж? И Максим Комар также юродствует? — спросил Николай Александрыч.
— Бывает, — несколько подумавши, ответил Егор Сергеич. — Но, кажется мне, иногда он прикидывается юродивым. «Новые языки, — сказал он мне однажды, — нужны для привлечения в праведную веру неверных. Они увидят и услышат, и будет это для них знамением, если же на соборе никого нет из неверных, а одни только верные, тогда не нужны и напрасны новые языки, тогда надо только радеть и пророчествовать».
— Ты вчера изнемог, Егорушка, и не мог всего договорить, — сказал Николай Александрыч. — Скажи теперь, что говорил ты про иерусалимского старца, в самом ли деле так было, как ты рассказывал, или это вроде сказаний про Данила Филиппыча да Ивана Тимофеича? Были ли сказанному тобой послухи и очевидцы, и что они за люди, и можно ли на слово верить им?
— Что в июне сорокового года на Арарате два раза были землетрясения, об этом из тогдашних газет и из книг известно, — сказал Егор Сергеич. — Что во время землетрясения тамошние люди молились, взирая на гору, об этом также все из закавказских божьих людей, от мала до велика, в один голос говорят. Все также в один голос говорят, что, как только кончилось трясение земли, явился старец. Все говорят, что неоткуда было ему прийти, как с Арарата... Со всех других сторон нет ни пути, ни дороги — везде места непроходимые. Сам бывал я в тех местах, сам видел, что нельзя было старцу прийти иначе, как с горы.
— А долго ль жил он у араратских? — спросил Николай Александрыч.
— Тут вышло что-то странное, — отвечал Денисов. Все это было так еще недавно, и много людей, видевших его и говоривших с ним, ещё живы; рассказы их противоречивы. Понять нельзя... Кто говорит, что пробыл он с людьми божьими только шесть дней, кто уверяет, что жил он с ними три года; а есть и такие, что уверяют, будто старец жил с ними целых двенадцать лет, отлучаясь куда-то по временам.
— В самом деле, странно, — молвил Николай Александрыч. — За кого ж его признают там?
— И тут многое непонятно, так много разноречий, — отвечал Егор Сергеич. — Одни почитают его посланным с неба ангелом, другие самим богом Саваофом, есть и такие, что называют его кто Сидором Андреичем, а кто Лукьяном Петровичем (Лукьян Петров Соколов, молоканин из села Саламатина Камышинского уезда Саратовской губернии. Ещё до 1836 года, будучи на Молочных Водах, начал стремиться к слиянию молоканства с хлыстовщиной, но ни мистическое его учение, ни восторженные обряды там успеха не имели. Соколов ушел неизвестно куда, говорили, будто в Молдавию. В 1836 году, когда ждали кончины мира, на Молочных Водах явились его сообщники (кто — неизвестно), называя себя апокалипсическими Энохом и Илиею. Дерзость их до того доходила, что они вторгались в православные храмы, кричали во время богослужения и делали разные бесчинства. Вслед за ними явился судия живых и мертвых, христос и пророк, Лукьян Соколов. Не раз назначал он день страшного суда, но архангельская труба не гремела, хоть комета Галлея с каждой ночью делалась светлей и светлей и хоть Соколов и указывал на нее, как на предвозвестницу близкой кончины мира. Привыкли и к комете, наконец, стала она удаляться, и тогда не известно куда девались Энох, Илия и сам судия Лукьян Соколов. Вскоре появился он в Самарской губернии и там многих молокан и хлыстов увлёк за Кавказ. Не раз водил он толпы увлечённых им на Араратские предгорья и возвращался в заволжские степи за новыми переселенцами, наконец пропал без вести. Следы его были обнаружены в Бессарабии. Бывал Соколов и в Азиатской Турции и Персии и, приходя оттуда в Эриванскую губернию, съединял молоканство с хлыстовщиной и этим произвел особую ересь прыгунков или веденцов. Был он особенно близок с Максимом Комаром или Рудометкиным, который, говорят, первый из молокан заплясал на хлыстовских радениях в деревне Никитиной. Конец похождений Лукьяна Соколова неизвестен.). — Не разберёшь. Заводил я об этом разговоры с самим Максимом, христом закавказских божьих людей и верховным их пророком, но он отмалчивался. Между араратскими много ходит рассказов про чудеса иерусалимского старца, даже про чудеса царя Максима. За тайну скажу тебе, Николаюшка: этих чудес сам я не видал и крепко в них сомневаюсь. Мёртвых будто бы воскрешали они, а те, слышь, только прикидывались мёртвыми, на небеса возносились и с крыши падали; кто поумнее, ждал облака, чтоб ехать на нем в горние селения, но облако не приходило, и чудотворец возвещал, что в среде пришедших видеть вознесение его есть грешники, оттого не было и чуда.
— Стало быть, это всё одни сказки, — немного помолчав, сказал Николай Александрыч. — Так я и думал.
— Такие же, как сказанья про «верховного гостя», про стародубского Христа Тимофеича, про мученицу Настасью Карловну, — едва заметно улыбнувшись, ответил Денисов. — Людям «малого ведения» это нужно — сказанья о чудесном их веру укрепляют.
— Да, это так, — подумавши немножко, сказал Николай Александрыч. — А какие ж новые правила вводит Максим? Из твоих писем трудно понять, что это за правила...
— Да хоть бы новые языки... Говорил я тебе про них, — сказал Егор Сергеич. — Приходят в восторг неописанный, чувствуют наитие и пророчествуют. И когда говоришь новыми языками, такое бывает в душе восхищение, что его ни с чем и сравнить нельзя. На небесах тогда себя чувствуешь, в невозмутимом блаженстве, всё земное забываешь. На себе испытал и могу поистине о том свидетельствовать.
— А ещё какие правила даны Максимом? — спросил Николай Александрыч.
— Полное повиновение ему и посланникам его, — отвечал Егор Сергеич. — Не такое, как в ваших кораблях, а совершенное уничтожение воли, открытие пророку даже самых тайных помышлений. И нам, посланникам его, то же он завещал. Вот каково повиновение у араратских. Один раз на раденьях, указав на ближайшего к себе пророка, Максим сказал: «Смерть ему!», божьи люди всем кораблем ринулись на пророка и непременно бы растерзали его на клочки, если бы верховный пророк не остановил их. Ещё: в прегрешениях он не обличает на раденьях, а тайно исповедует, как церковные попы, и в знак разрешения, подражая иерусалимскому старцу, раздает лоскутки от белых своих риз и потом возлагает грехи и неправды божьих людей на быка, и его с проклятиями изгоняют в пустыню (Моисею (Левит, XVI-10-21, 22) повелено было возлагать грехи людей на козла отпущения, араратские же прыгунки возлагают их на быка, хворого либо не годного для хозяйства. Этот обычай начался в сороковых годах. Мясом изгнанного быка пользуются курды, а иногда и армяне.).
— А что ж это за духовные жёны у араратских? — спросил Николай Александрыч.
— Тоже Максим завёл. Теперь у него две жены, а у иных и по три и больше есть, — нисколько не смущаясь, отвечал Егор Сергеич. — Говорят там: «Мы люди божьи, водимые духом, мы — новый Израиль, а у Израиля было две жены, родные между собой сестры, и, кроме того, две рабыни, и ото всех четырех произошли равно благословенные племена израильские».
— Знаю, — слегка улыбнувшись, сказал Николай Александрыч.
* * * * *
на Главную