О Ф. В. Ливанове
Естественно, что прыгуны, идентифицирующие себя в первую очередь именно как молокане, также положительно отнеслись к Ливанову, что — вкупе с подробной историей молоканства — и удостоило упоминания его трудов в "Очерке религии" (также американцами был выпущен отдельный фолиант, включающий в себя только ливановские статьи о молоканах).
Однако Ливанов крайне негативно относился к прыгунам (что практически неизвестно из-за малодоступности 5-го тома), так что издатели "ДиЖ" поторопились внести в Книжицу его имя как некоего положительного персонажа. Ниже представлена статья о прыгунах, показывающая отрицательное отношение Ливанова к последним ("Раскольники и острожники" 5 т., стр. 113-127):
Кавказскіе прыгунки.
I.
Секта прыгунковъ образовалась на Кавказе въ 1850 году изъ коренной секты молоканской. Поводомъ къ заведенію этой секты было, какъ говорятъ прыгунки, прибытіе на Кавказъ какого-то Іерусалимскаго старца, который будто бы принесъ съ собою из Іерусалима власть низводить Св. Духа и раздавать новые языки темъ, которые уверуютъ въ его ученіе. Онъ будто бы доказалъ своё вышнее посланничество темъ, что выучилъ прыгунковъ на особомъ Іерусалимскомъ языке петь следующую церковную песнь:
Нарве — cтане — наризонъ,
Раме — стане — гаризонъ.
Смыслъ и значеніе этой песни, по сказанію сектантовъ, могутъ объяснить только те, на которыхъ снизойдетъ Св. Духъ.
Главнымъ же основателемъ этой секты былъ житель деревни Никитино Александровскаго уезда Эриванской губерніи Максимъ Рудомёткинъ, попросту Комаръ. Он первый уверовал въ ученіе Іерусалимскаго посланника, распространилъ его нелепыми вымыслами и смешными обрядами, пріобрелъ многихъ последователей, кроме Никитино и въ другихъ молоканскихъ поселкахъ Закавказскаго края, и между ними — неограниченное доверіе къ себе.
Словомъ, россiйская хлыстовщина, проникнувъ на Кавказъ въ селенія молоканскія, выродилась здесь въ форме прыгунковъ,— фактъ этотъ служитъ новымъ доказательствомъ тому, что соблазнамъ мистическаго ученія до сих поръ нетъ ещё определенныхъ пределовъ. Въ России оно сумело соблазнить православныхъ и, не отрицая обрядовой части господствующей веры, успело прикрыться покровомъ самаго строгаго исполненія обрядовъ православія; успело пустить корни и тамъ, где произведено полное отрицаніе всякихъ обрядовъ и родилось молоканство. В самыя первыя времена христианства оно существовало подъ видомъ манихеизма и пантеизма. Въ средніе века оно явилось въ знаменитой секте павликіанъ, которые у болгаръ приняли новый видъ и новое имя богомиловъ. Много есть данных для того, чтобы въ этихъ богомилахъ искать происхожденія и нашихъ хлыстовъ, и именно въ то время, когда Гребенскіе, или Запорожские, казаки толпами бегали за границу, въ турецкія владенія, и охотно селились между своими братьями по крови, языку; въ это время частыхъ сношеній и тесныхъ сближеній восточныхъ славянъ съ западными, заметны первые и ясные следы новаго ученія, а потому и св. Дмитрій Ростовскій, первый писавшій о хлыстовской секте, говоритъ про Данила Филипова: "Сказуетъ того же лжехриста родомъ турчанина ".
Мы не дивимся тому, что хлыстовщина на Руси среди поголовнаго невежества народа православнаго поработила себе тысячи людей, но должны дивиться, что она нашла место среди молоканъ, людей изстари грамотныхъ, книжныхъ и устойчиво твердыхъ въ своей строго-библейской вере. Люди эти другое столетіе не изменяютъ своихъ обрядниковъ (символическихъ исповеданій веры) и смеялись всегда надъ всякимъ суеверіемъ нашихъ раскольниковъ, хлыстовъ же всегда презирали...
По разсказамъ одного путешествовавшаго за Каказомъ ученаго, настоящiе начитанные молокане за Кавказомъ презираютъ Кавказскихъ прыгунковъ, называя их выродками, выкидашами ... Наши старики, — говорятъ коренные молокане, — когда появились здесь злые духи, то, глядя на пьяную пляску, качали головами и приговаривали: мы въ Россіи по избамъ и на улицахъ плясали — и намъ за то благодаренія не воздавали, а нынче за Кавказомъ пляшутъ — и то за святость велятъ почитать. И диковинное и смешное дело!
Глумясь охотно и резко надъ самымъ обрядомъ прыгунковъ, молокане въ то же время не отымаютъ у прыгунковъ способности общенія съ духомъ (конечно, не со святымъ, а съ нечистымъ): и по лицу видно, — говорятъ молокане, — какъ духъ въ прыгункахъ ходитъ: сумрачный такой сделается, сердитымъ такимъ смотритъ. Придётъ съ молитвы: руки у него трясутся, ноги пляшутъ и ясно знать, как духъ этотъ по всему по нему действуетъ. На молитве свалитъ его наземь и начнетъ бить да колотить во все бока, и по всем суставамъ.
— Привычка прыгать, — рассказываютъ Кавказскіе молокане, — остается у прыгунковъ на всю жизнь; иной въ гости придётъ и тут всё ногой дрыгает, — привычка! Другой вскочитъ на столъ ни съ того ни съ сего и давай прыгать на нёмъ; у иныхъ доходитъ привычка прыгать до того, что словно болезнь какая привязывается къ нему: весь дрожитъ.
Но въ чемъ же состоитъ секта прыгунковъ?
Их называли коренные молокане сначала веденцами за то, что они хвастливо уверяли въ своей способности ведать св. Духа, разуметь и иметь съ Нимъ общеніе; прыгунками называли ихъ за обрядъ пляски, которою они сопровождаютъ и оканчиваютъ своё моленіе. Основная часть богослужения секты прыгунковъ — молоканская, т. е. чтеніе Евангелія и пенія псалмовъ, но пеніе у прыгунковъ сопровождается пляской. Пляска идётъ какъ придатокъ к моленію и притомъ полагается какъ главный обряд; псалмы — не молоканскіе, но нарочно сочиненныя песни (по большой части написанныя хореями).
Еще на «Молочныхъ водахъ» въ молоканскія моленія хлысты тайно вводили обряд прыганья. Вводилъ его некто Лукьянъ Петровъ Соколовъ, — тотъ самый, который пришёл изъ Молдавіи, по Симбирской и Саратовской губерніямъ ходилъ съ 12-ю красивыми молодцами и съ двумя молдавскими товарищами (Енохомъ и Ильею); одевая молоканъ въ праздничное платье, уводилъ ихъ за Кавказъ на стретеніе тысячелетняго царствія; подговорилъ женщину притвориться мертвой и якобы воскресилъ её. Этотъ Соколовъ, ещё на «Молочныхъ водахъ» оказавшій большое пристрастіе къ женскому полу и называвшій себя Женихомъ, грядущимъ въ полуночи, внушалъ верованіе, что всё, что не из своего духа идётъ, то — не молитва. Для возбужденiя духа онъ училъ новымъ песнямъ и молитве съ особеннымъ обрядомъ верченія и пляски, пример тому онъ находилъ въ царе и пророке Давиде; образецъ пляски придумалъ самъ; самъ же сочинилъ и первыя песни.
В известной рукописи покойнаго Іакова (бывшаго прежде епископомъ въ Саратове) сохранилось свидетельство о томъ, что мнимое поддельное чудо Соколова, какъ обрядъ, введено было въ молитвенныя собранія толка. Ещё на «Молочныхъ водахъ» одна, избранная имъ девица, притворилась мёртвою; одинъ изъ избранныхъ Соколовымъ мущинъ подходитъ воскрешать её. Не удавалось одному — пробовалъ другой; воскрешавшая въ истерикахъ пророчествовала и укоряла каждаго во грехахъ... Секта эта въ рукописи преосв. Iакова названа сектою сопуновъ на томъ основанiи, что не правильно понимали слова 50-го псалма Давидова: Окропиши мя иссопомъ и очищуся. Принимая слово иссопъ въ превратномъ смысле, Мелитопольские прыгунки сопели другъ на друга, чтобы очиститься отъ греховъ и облагодатствоваться. Про такую секту за Кавказомъ не слыхивали, и существованію ея не верили даже самыя заклятые враги прыгунковъ, готовые верить всякимъ другимъ нелепостямъ, расказываемымъ про этотъ действительно смешной, но не въ такой степени, дикій толкъ.
Съ переселеніемъ молоканъ зa Кавказъ, ученіе Соколова было полузабыто, по краней мере не находилось ему рьяныхъ последователей даже въ техъ местахъ, где онъ и самъ бывалъ, и вовсе ничего не слыхали и не знали объ ученіи его въ Ленкоранскомъ краю. Первым открыто заплясалъ Максимъ Комаръ въ деревне Никитино (Александропольскаго уезда Эриванской губ.), но заплясалъ сначала съ женщинами, а потомъ и съ мужьями и братьями этихъ женщинъ. Это было около 1853 года; в 1854 году нашлись плясуны подъ Тифлисомъ, под Шемахой; в 1855 году появились, на общій соблазнъ, плясуны и въ Ленкоранскихъ посёлкахъ. Ныне существуютъ прыгунки во всехъ молоканскихъ деревняхъ, исключая Николаевку оттого, что она населена общими, и деревни Новоголки.
II.
Нашествіе духа на избранныхъ — или непосредственно, или чрезъ дуновеніе кого-либо изъ пророковъ, — есть коренной догматъ прыгунковъ, которые оттого и прыгаютъ, скачутъ, топаютъ ногами и дрожатъ всемъ теломъ, что духъ въ яве нисходитъ... Ожиданіе скорой кончины света и приготовленiе къ встречи Христа обуславливается и объясняется этими же самыми обрядами. По временамъ прыгунки обманываютъ себя самымъ фактомъ явленія: и какъ бы истомившись ожиданіемъ, как бы вдоволь наскучившись обрядными кривляньями, они охотно верятъ всякому, кто пустится въ пророчество и пообещаетъ чудеса и знаменія, — отсюда такое множество мнимыхъ христовъ; отсюда такіе разсказы отъ негодующихъ молоканъ...
И действительно, какъ бы въ отличіе от другихъ молоканъ, прыгунки заражены самымъ крайнымъ суеверіемъ, въ особенности — женская половина. Какъ будто все самые слепые и доверчивые мистики выделились изъ молоканъ сюда для того, чтобы противодействовать скептической секте коренныхъ молоканъ. Эти последніе не сомневаются въ томъ, что те из Саратовскихъ, Самарскихъ и Таврическихъ молоканъ, которые прежде другихъ и сильнее другихъ поверили скорому наступлению ихъ тысячелетняго царствія, и крепость убежденія доказали фактомъ переселенія, — эти же и прежде другихъ и сильнее другихъ ухватились за догматы ученія Комара. К тому же Комаръ не был изобретателемъ новаго толка, он только напомнилъ и развилъ яснее ученіе Лукьяна Соколова, воскресившаго мнимо умершую... Мнимое воскресеніе это многіе изъ молоканъ Закавказскихъ сами видели и помнятъ. Помнятъ, что когда они, путешествуя за Кавказъ съ Соколовымъ и встретивъ множество дорожныхъ невзгодъ, потребовали на возвратный путь отъ проводника собранныя ими деньги, то Лукьянъ Петровъ совершилъ (какое-то мнимое) своё чудо. Все маловеры, проливая слезы на коленахъ, валялись въ ногахъ лжечудотворца и, целуя следы ногъ его, сапоги и колена, молили о прощеніи и помилованіи. Со внушеніями такаго человека шутить было нельзя, темъ более что въ рядахъ его последователей находились женщины. Не даромъ же неутомимый (хотя и несчастный) учитель Лукьянъ Петровъ ходилъ съ 12-ю женщинами и надъ женщиною же совершалъ мнимое воскрешеніе.
Кавказскіе прыгунки настолько скрытны и замкнуты, что объ обряде ихъ пляски можно слышать не отъ нихъ самихъ, а отъ техъ ренегатовъ, которые въ силу какого-либо недовольства оставили веру. Но и отъ этихъ получаются всегда неопределенныя и смутные сведенія, всегда съ прибавленіемъ такихъ данныхъ, которые у и нихъ (озлобленныхъ) принимаютъ видъ сплетней, у других (безразличныхъ) — имеютъ форму гадательныхъ предположеній и произвольныхъ выводовъ.
Разсказываютъ про секту прыгунковъ многое, но из всего этого множества можно принять за более достоверное только следующее:
Прыгунки совершаютъ обрядъ свой разъ въ неделю и всегда съ пятницы на субботу, вечеромъ, ближе къ полуночи. Особеннаго места для сходбищъ не имеють: собираются и скачутъ тамъ, где удобнее скрываться отъ посторонняго любопытнаго взгляда; прыгаютъ и в бане, если она хорошо обставлена надворными строеніями, скачутъ и въ избе, но предварительно закрывши окна занавесками. Прыгаютъ въ подраженіе царю и пророку Давиду, который скакалъ и игралъ предъ кивотомъ завета.
Начинаютъ прыгунки пеніемъ псалмовъ. Потом все дальше да больше, и начнутъ все ломаться да прыгать.
Начинаютъ пляску по возгласу коротенькаго стиха:
Свята слава, слава честь.
Богъ сый съ нами есть.
Ангелъ Божій Духъ Святой!
Скачутъ прыгунки, ухватившись левыми руками, оставляя правыя свободными для того, чтоб приподнимать ихъ вверхъ и такимъ образомъ какъ бы изображать подобіе возношенія на гору Сіонъ. Такъ скакать выучилъ Комаръ. До него прыгали какъ могли и какъ умели. Скачутъ до полнаго истощенія силъ, когда разбивается кругъ и наступаетъ то состоянiе, когда истома во всемъ теле валитъ молящихся на полъ... тяжёлое дыханіе и судороги въ конечностяхъ должны на этотъ разъ свидетельствовать о томъ, что въ молящегося входитъ духъ и своимъ наитіемъ наполняетъ все существо наэлектризированнаго религіознымъ изступленіемъ изувера. При этомъ у некоторыхъ экстазъ доходитъ до полнаго опьяненія: они лезутъ на стену, лазятъ по подоконьямъ, залезаютъ подъ печку, бегаютъ по скамьямъ, прыгаютъ по скамьямъ и по столамъ такъ, какъ трезвый, находящійся въ спокойномъ состояніи человекъ, сделать не въ силахъ. Новички, говорятъ, прыгать по правиламъ не умеютъ...
— Одинъ прыгунъ плясалъ, плясалъ да и бросился грудью на столъ. Его сейчасъ же прикрыли армякомъ, потомъ шубой и, сверхъ сего, соломой: ещё-де не достигъ!
Прыгунки не скачутъ все въ одной куче, но молодыя бабы съ мужиками составляютъ одинъ кругъ, главный, а старухи прыгаютъ съ боку, въ сторонке, значительно поодаль, и въ общій кругъ не допускаются. Истощеніе силъ (и паденіе на полъ) естественнымъ образомъ постигаетъ прежде всего женщинъ, иногда въ такой сильной степени, что у многихъ подкатываются глаза подъ лобъ, из рта бьётъ густая пена... Когда придутъ въ себя (разсказываютъ изъ нихъ же некоторые), то начинаютъ говорить, что взбредётъ въ голову, — умелые люди эти новые языки понимаютъ и толкуютъ всемъ, имеющимъ уши слышать. Не умеющіе понимать, спрашивают:
— Что вы говорите?
Нарве — стане — наризон,
Раме — стане — гаризонъ.
— Намъ откровеніе на это будетъ: станемъ понимать, когда духъ снизойдётъ.
Пляске прыгунковъ предшествуютъ и сопровождаютъ её особые песни. Въ силу заповеди, что и всё, что не изъ своего духа идётъ, то не молитва, песенъ разъ навсегда сочиненныхъ у прыгунковъ нетъ. Слова ихъ до невозможности разнообразятся въ бесконечность. Старыя песни они бросаютъ, а новые остаются таковыми самое короткое время. Держатся въ памяти и уходятъ въ предание (но уже не въ молитву) только те изъ песенъ прыгунковъ, которые удачнее сложены и вернее дышатъ любимымъ ими смысломъ. Такихъ песенъ очень немного: все они выходятъ изъ одной мысли!
Складъ этихъ песенъ, по самому свойству творцовъ, солдатскій; напевъ такой же... Этимъ онъ разнится отъ строгаго напева молоканскихъ псалмовъ. У молоканъ всегда песни церковныя одни и те же; стихи прыгунковъ до сихъ поръ ещё не приняли застывшей и определившейся формы. Не примутъ они, пожалуй, и никогда её на томъ главномъ основаніи, что, по указанию Апокалипсиса (книга 14, ст. 1-6), верные, собравшiеся на горе Сіоне, поютъ всегда новую песнь предъ престоломъ и никто не могъ научиться сей песни, кроме этихъ ста сорока четырехъ тысячъ, искупленныхъ отъ земли. Вотъ почему, по словамъ прыгунковъ, надо менять песни, чтоб никто не зналъ, какіе поютъ прыгунки на нынешній годъ, на нынешній день. Двадцать пять летъ не прошло съ техъ поръ, какъ появились прыгунки за Кавказомъ, и вотъ уже уверяютъ, что имеется у нихъ свыше сотни песенъ, сочиненныхъ имъ какими-то двумя солдатами.
Такимъ образомъ, песни прыгунковъ не имеютъ ничего общаго съ псалмами духоборцевъ и молоканъ; сильно расходясь въ размере съ песнями скопцовъ (их «страдахъ») и даже съ песнями хлыстовъ, они сохраняютъ большое сходство съ теми и другими въ смысле и содержанiи... Самые же верованія, смешанныя съ странными обрядами, исходятъ изъ одного источника съ верою скопцевъ и хлыстовъ. Съ хлыстами прыгунки, сами того не зная, имеютъ одно подобіе: те же лжехристы, то же призываніе духа посредствомъ круговой пляски, те же вызывающiе духа песни вместо молитвы, та же надежда на соединенiе всехъ верующих во едино место: у скопцовъ — въ г. Иркутске, у хлыстов — на горе Горадине въ Муромскомъ уезде (Владимирской губерніи), у прыгунковъ — въ окрестностяхъ горы Арарата. Прыгунки, стремясь уподобиться древнимъ христіанамъ (придерживаясь молоканскихъ верованій), когда попали на настоящую стезю свою, прямо ушли въ самое крайнее язычество... за урядъ съ теми же скопцами и хлыстами. Не оскопляясь какъ скопцы, прыгунки только темъ отличаются отъ нихъ, что вышли не прямо изъ православныхъ, а изъ молоканъ! По этому-то ихъ и следуетъ отличать отъ хлыстовъ. Прыгунки cocтавляютъ совершенно новую секту.
Говорятъ, что большая часть песенъ прыгунковъ — уличнаго веселаго напева, изъ нашихъ песенниковъ Пресновскаго изданія, в роде напр.:
Бери щитъ, надень панцирь,
Препояшь бедро мечемъ,
и пр.
Настоящія свои верованія прыгунки тщательно и упорно скрываютъ. По наружному виду они — настоящіе молокане, да и на самомъ деле они не покидаютъ коренныхъ правилъ ученія Уклеина; они только изменили ему въ обряде молитвенномъ, да ушли дальше въ томъ, что приписали себе способность веденія духа... и общеніе съ нимъ, какъ делаютъ это мормоны, хлысты и другіе мистики.
Прыгунки, утомившись отъ изступленнаго кривлянья и скаканья, падаютъ, какъ и хлысты, въ обморокъ; а когда придутъ въ себя, то начинаютъ болтать разный вздоръ, котораго, разумеется, ни сами они, ни посторонніе не понимаютъ... Это новые языки прыгунковъ бываютъ смешныя. Слушая болтовню изступленныхъ, все собраніе нередко восклицаетъ: истинно! истинно! Но есть между прыгунками и просвещенные свыше къ пониманію новыхъ языковъ; они, приклонившись къ лицу изступленнаго, прислушиваются съ таинственнымъ видомъ къ несвязной речи ихъ, и потомъ переводятъ е` на языкъ общепонятный. Новые языки являются уже необходимымъ следствіемъ низшествія Духа, как это было во время схожденія Св. Духа на Апостоловъ, — съ тою, впрочемъ, разностію, что случись постороннiй въ собраніи прыгуновъ, Духъ тотчасъ удаляется — или потому, что не можетъ терпеть присутствіе грешника, или по страху, подъ вліяніемъ котораго Илія некогда убоялся Іезавели. Тогда языки и самыя прыганья прекращаются...
III.
Кавказскіе духовидцы — не первые и не последніе... Плясуны они также не новые: вертелись въ честь св. Витта католики, вертятся немцы, вертятся дервиши во славу Магомета. Не новость они у насъ въ Россіи: ещё въ середине прошлаго столетія печатно разсказывалось о двухъ сектахъ, изъ которыхъ одна — христовщина — получила известность отъ Московского стрельца Прокопія Лупкина (въ 1715 году), а другая — наговщина — от касимовца Ивана Васильева Нагова. Они, по словамъ Дмитрія Ростовскаго, подлеца мужика величали Христомъ, скверную девку — богородицею, двенадцать грубіяновъ мужиковъ — апостолами; творили ночью свальный грехъ .
Въ самомъ начале нынешняго столетія, одинъ изъ обличителей раскола писалъ следующее: Есть ещё такіе, кои, избравъ себе девку, почитаютъ её за какую-то пятницу и посылаютъ къ ней на служеніе молодцовъ... Окаянный лжехристъ ихъ не велитъ им слушать никакого писанія: я-де вамъ самъ евангелiе. Сверхъ сего провождаютъ ночи въ бражничестве и в богоненавистных плотской нечистоты и свальнаго греха делахъ.
Въ Карабахскомъ краю на Кавказе указываютъ на три масульманскія деревни, которыя также перешли въ язычество и творятъ нечто подобное нашимъ прыгункамъ. Тотъ же молитвенный (масульманскій ) обрядъ сначала, — и потомъ то же тёмное, крайне соблазнительное свальное дело…
Прыгункамъ случайно попался въ руки листъ какой-то газеты, где описывается обрядъ пляски, совершаемой озерными фанатиками въ Америке:
— Вот, гляди, не мы одни такую веру держимъ, — говорили прыгунки знакомымъ благопріятелямъ. — Тут дело свято! Другой разъ надъ нами не глумитесь, а сядьте-ка дома, да кое о чёмъ и о своёмъ подумайте...
Замечательно, что въ эти же года (1852-1854 гг.) прыгали прыгунки въ уездахъ С.-Петербургской губерніи изъ крестьянъ лютеранскаго исповеданія, и лютеранское верховное начальство обратилось къ гражданскому съ просьбою о содействіи къ прекращенiю секты; почему и производилось следствiе, где и кто принадлежалъ къ этой секте, где скакуны собираются для своихъ моленій, сопровождаемыхъ плясками. Не окончательно посвящённые въ ихъ тайны многаго не видали; но следствіемъ открыто, что скакуны Петербургскiе превратно толковали догматы христiанской веры, основывая ученіе свое на духе равенства, братства и безбрачія, что обряды ихъ не только не имеютъ никакого сходства съ обрядами христіанскихъ верованiй, но даже противоестественны, какъ допускающіе кровосмешеніе отца съ дочерью... и матери съ сыномъ... что эти скакуны, по предварительному тайному извещенію, собиралися для молитвы всегда ночью: зимою — в какомъ-либо отдалённомъ овине или въ избе, а летомъ — въ лесахъ, отдаленныхъ отъ деревень, и всегда въ местахъ скрытныхъ и глухихъ… Для того чтобы постороннiе не подсмотрели ихъ обрядовъ, они ставили часовыхъ, и по удостовереніи, что никого чужаго нетъ, начинали молитву; вновь вступившiе допускались на собраніе въ овинахъ и избахъ, но при нихъ скачки или пляски не происходило въ собранiи.
Где не было постороннихъ, главный наставникъ, при надлежащемъ приготовленіи къ молитве, становился по средине собранія на возвышеніи, въ белой одежде, а летомъ — въ одной рубахе, чего придерживались и собравшіеся; громко читали молитвы сперва обыкновеннымъ голосомъ, а потомъ переходили въ напевъ весёлаго тона, и когда наставникъ замечалъ, что началась торжественность молитвы при темноте ночи, и напевъ ея довольно проникъ и начиналъ действовать на нихъ (слушатели невольно вздрагивали локтями и ногами), то самъ начиналъ привскакивать, чему следовали и другіе; затемъ восторгъ, увеличиваясь постепенно, выражался высокими скачками: иные доходили до изступленія, кричали почти дикимъ голосомъ, скакали на карачкахъ, всегда попарно мужщины съ женщинами, большею частію по предварительному согласію; когда сильно уставали и наставникъ объявлялъ, что слышится на небе пеніе Ангеловъ, то скачка прекращалась и все присутствовавшіе ложились тутъ же на месте спать попарно, причемъ половое совокупленіе родственниковъ, даже отца съ дочерью, матери съ сыномъ, брата съ сестрою не считалось грехомъ; спали, после скачки, довольно долго... и крепко... и если собраніе происходило въ деревне, то хозяинъ избы угощалъ сектаторовъ киселемъ. Къ уничтоженію этой секты приняты были духовнымъ и светскимъ начальствомъ необходимыя меры.
Если бы Кавказскіе прыгунки знали, что их затея — не новость, а старая штука въ образе хлыстовъ, целымъ столетіемъ опередившая ихъ, то вероятно бы сами разсмеялись...
Питая полную ненависть и отрицая глубокое призреніе къ прыгункамъ, толковые изъ коренныхъ молоканъ не успели объяснить основныхъ причинъ ихъ грубаго паденія прямо въ язычество. Одинъ купецъ кавказскій, видя убитый и печальный видъ прыгунка, спрашивалъ однажды его:
— Чего, другъ, скучаешь?
— На сердце у меня не ладно, — отвечалъ тотъ.
— Что такое?
— Да Филиппъ въ аду былъ, и опять идетъ туда.
— Что онъ вретъ!
— Былъ, и меня, слышь, тамъ въ самомъ пекле виделъ.
— Какъ виделъ?
— Без головы, слышь, виделъ. Вонъ и Еремея тожъ безъ головы виделъ; и всехъ нашихъ и всю деревню. За грехи знать. Къ худу это.
— Чтоже ты думаешь делать? — спросилъ русскій купецъ прыгунка.
— Надо идти к Филиппу поклониться. Онъ опять на тотъ светъ собирается, — попрошу его милости, похлопоталъ бы тамъ за меня... Денегъ надо дать ему: берутъ, слышь, тамъ! Не возьмутъ ли и съ меня?!
И отправился онъ къ Филиппу и поплатился за свою доверчивость.
Это было въ Ленкоранскомъ краю! Въ Эриванскомъ Комаръ раздавалъ за деньги (рублей за пять) лоскутки шёлковыхъ матерій, на которыхъ вышивалъ разныя таинственныя фигуры и знаки. Въ некоторыхъ общинахъ прыгунковъ эти ленты сделались принадлежностью всякаго члена секты, и мужщинами, во время обряда, надеваются черезъ плечо. Женщины этого права не имеютъ, но когда умираютъ —женскую ленту прикладываютъ къ левому плечу противъ сердца. Тотъ же Комаръ, получивши большой вкладъ, вводилъ въ избу быка, читалъ что-то, взваливалъ на спину быка бремя греховъ и съ проклятiями и ругательствами пинками выталкивалъ быка за дверь. Это — для богатыхъ. У бедныхъ грехи онъ мерилъ аршиномъ отъ носа до ступни, и потомъ от однаго плеча до другаго: сколько вершковъ, столько греховъ, столько и копеекъ взносу!..
Подъ гнётомъ греховъ и въ боязни наказанія за нихъ живутъ прыгунки въ томъ сильно-возбужденномъ душевномъ безпокойстве, которое обязываетъ ихъ ждать и искать, верить и принимать всякаго лжехриста... Ни одна изъ молоканскихъ сектъ этого не сделаетъ.
Летъ 15 назадъ у прыгунковъ поймали лжехриста и двенадцать мнимыхъ апостоловъ: брили имъ лобъ (не взачетъ за рекрутовъ), вызывали по паспортнымъ именамъ, — не выходили. При настоятельныхъ, сердитыхъ требваніяхъ чиновниковъ они стали вызывать друг друга:
— Отецъ Петръ, отецъ Иаковъ, отецъ Матфей, выходите, становитесь под мерку-то; а ты, отец Фома? и проч.
До сихъ поръ нередко видятъ бабъ, поднимающихъ руки на крышахъ домовъ, и другихъ, бродящихъ по горамъ также съ приподнятым руками и съ намереніемъ, хотя и мысленно, возлететь на гору Сioнъ. Делаютъ такъ потому они, что возбуждены, и потому что так выучены не всегда безкорыстными наставниками.
Сами себя прыгунки называютъ духовными, и кладутъ коренную разницу съ молоканами въ томъ, что исповедаются во грехахъ ежедневно (уклеины разъ въ годъ): по прочтеніи псалма каждый изъ нихъ кается предъ наставникомъ или его помощникомъ, прегрешенія не разсказываетъ. Все остальные молятся затемъ о кающихся.
Обрядъ покаянія совершается у прыгунковъ въ следующемъ виде: за столомъ, прикрытымъ прозрачною скатертью, сидитъ Рудомёткинъ съ важнымъ видомъ духовника; предстаетъ кающійся и прежде всего кладетъ подъ скатерть деньги. Если вкладъ не удовлетворяетъ ожиданій Рудомёткина, онъ минами даетъ знать двумъ девкамъ, наперстницамъ своимъ, те, схвативъ грешника за шею полотенцемъ и поваливъ на полъ, волочатъ его с приговоромъ: Кайся! до техъ поръ, пока несчастный не выкупитъ своей свободы и греховъ обещаніемъ большаго вклада... После покаянія вводится въ избу быкъ, на котораго, по прочтеніи разрешительной молитвы, взваливается бремя греховъ раскаявшагося, и съ проклятіями сатаны быкъ изгоняется вонъ...
У прыгуновъ, для олицетворенія исторій и притчей евангельскихъ, одинъ изъ собранія, взявши въ руку лопату, сгребаетъ ею съ пола воображаемую пшеницу въ житницу, а видимый соръ на полу сожигается съ шумомъ, плясками и проклятиями неверующихъ въ ученіе прыгуновъ.
IV.
Какъ и все вожди мистическихъ обществъ, завладевавшіе всецело покорнымъ народомъ, Рудомёткинъ (Комаръ) 19 дек. 1857 года назначилъ день венчанія себя на царство и, действительно ,торжественно венчался на царство, давъ себе титулъ духовнаго царя, и женился на другой жене — духовной, имея въ то же время жену и по плоти, по примеру Американскихъ мормоновъ. Церемоніалъ венчанія совершился прилично: въ порфире и короне изобретенія Рудормёткина.
Эта штука Рудомёткина — коронованіе себе царёмъ и многоженство съ духовными женами — тоже не новость. Въ мистическомъ обществе анабаптистовъ еще въ 1835 году тоже короновалъ себя на царство и заводилъ духовныхъ женъ некто Иоаннъ Лейденскій, который дело это сделалъ почище Рудомёткина. Умышлено распустилъ онъ въ городе Мюнстере мысль, что во всехъ мирскихъ делахъ надобно руководствоваться не человеческими какими-либо соображеніями, а единственнно словомъ Божіимъ. Потомъ, когда увиделъ, что мысль его принята съ одобреніемъ, въ одномъ изъ собраній объявилъ, что для управленія Новымъ Сіономъ необходимо избрать двенадцать судей, или старейшинъ, какъ это было въ Ветхомъ завете. Ратманъ съ своей стороны сказалъ, что двенадцать судей уже избранны Богомъ. Перекрещенцы покорились. Тогда же составлена была, на основанiи будто бы св. писанія скрижаль, или книга закона, для руководства старейшинъ, и определено, чтобы они собирались каждое утро и полдень для суда надъ виновными. Судъ этотъ долженъ былъ возвещать потомъ народу Іоаннъ Лейденскій и Книпердолингъ.
Теперь Іоанну Лейденскому уже ничего не стоило достигнуть цели. Судьи, или старейшины, были все под его вліяніемъ... Такимъ образомъ однажды сказалъ онъ судьямъ: Вотъ что возвещаетъ намъ Господь Богъ: как некогда воздвиг Я Саула царемъ Израиля, какъ некогда помазалъ на царство Давида, хотя онъ и былъ простой пастухъ, точно так воздвигаю Я теперь Іоанна (Лейденскаго), Моего пророка, — царём Сіона. Лишь только окончилъ своё пророчество Іоаннъ, какъ воздвигается изъ толпы некто и говоритъ народу, что непобедимый Іоаннъ Лейденскій, какъ открыто ему Богомъ, покоритъ всехъ князей и народовъ и будетъ царствовать надъ всею землёю. Іоаннъ Лейденскій внезапно вскрикиваетъ и въ какомъ-то бреду говоритъ, что Господь далъ ему премудрость и разумъ управлять народами. Всё собраніе съ благоговеніемъ падаетъ на колени и молится. Сейчас же является его помощникъ и прочитываетъ собранію списокъ лиц, назначенныхъ Богом для составленія царскаго двора и государственнаго совета Іоаннъ Лейденскій надеваетъ на голову золотую корону и на шею золотую цепь съ небольшимъ золотымъ глобусомъ, сквозь который проходитъ мечъ съ крестомъ на рукоятке, — въ значеніе всемирного господства — и называетъ себя истиннымъ царёмъ Сіона. Вышитый на зелёномъ рукаве платiя мечъ съ крестомъ отличалъ царедворцевъ и слугъ царя. Три раза въ неделю царь, сопровождаемый дворомъ, являлся на площадь и творилъ судъ и правду на земле, и садился на тронъ, на нижней ступени котораго стоялъ Книпердолингъ съ обнаженнымъ мечёмъ въ руке. Когда же онъ ехалъ по городу на площадь, или съ площади, предъ нимъ бежали два мальчика: одинъ — съ книгою Ветхаго завета, а другой — съ мечёмъ. Каждый встречающійся на пути долженъ былъ пасть ницъ на землю. Чтобы распространить своё царство по всему земному шарy, Іоаннъ отправилъ на проповедь анабаптизма двадцать восемь апостоловъ, которые все, за исключенiемъ только одного, и казнены въ разныхъ странахъ какъ преступники...
Ещё до вступленія въ права царскаго достоинства Іоаннъ Лейденскій, какъ провозвестникъ воли божественной, позволялъ каждому анабаптисту брать себе сколько угодно жёнъ въ одно и тоже время... и самъ подавалъ въ этомъ примеръ. Сделавшись царёмъ, онъ офиціально завёлъ у себя гаремъ изъ пятнадцати жёнъ, съ которыми обходился жесточее восточныхъ тирановъ... Одна изъ жёнъ Іоанна, ещё не совсемъ, вероятно, испортившаяся, среди нежныхъ обясненій заметила своему повелителю, что онъ жестоко обходится со своими подданными. Царь велелъ явиться преступнице на площадь и отрубилъ ей голову собственною рукою...
В мистическомъ Авиньонскомъ царстве некто Габріенко еще въ 1787 году короновалъ себя тоже на царство, надевъ на себя своими руками корону и постановилъ законъ, что Царь новаго Израиля — особа духовная и выше всякаго лица въ народе; только первосвященникъ въ храме равенъ ему; что царь есть глава пророковъ общества, и предвещанія ихъ не имеютъ силы безъ его подтвержденiя, потому что у него, одного, даръ отличать истинныхъ оракуловъ отъ ложныхъ, и только тотъ изъ нихъ не преложенъ, который заключаетъ въ себе что-либо полезное или наставительное для царя. Оракулу, какъ глаголу неба, обязанъ былъ всякій покориться безусловно и не разсуждая; но никто безъ позволенія царя не смелъ требовать ответовъ оракула. Все прихоти царя должны были приниматься (не только явно, но и тайно) братствомъ какъ законъ, и членамъ строго запрещалось не только явно, но и тайно осуждать его пороки, или думать о немъ неблагопріятно. Онъ выше закона какъ божество; онъ не можетъ сделать зла и власть его ничемъ не можетъ ограничиться. Многія постановленія прямо называютъ его богомъ, и невозможно найти более фанатическаго ученія въ пользу главы какой-либо секты… Предписывались имъ правила безпрекословнаго повиновенія и поклоненія, по которымъ передъ нимъ, при совершеніи обрядовъ, кланялись въ землю, служили ему на коленахъ, принимали его благословеніе и т. п. Нелепость этого обожанія доходила до того, что его признавали непогрешимымъ во всехъ отношеніяхъ, называли возлюбленным первенцемъ Бога и Маріи, сыномъ ученицы Вышняго, отцомъ премудрости, въ которомъ живетъ гласъ Божій, наконец, приписывали ему даръ чудотворенія. Въ Авиньонскомъ братстве особенною торжественностью отличался обрядъ царской вечери; въ день, когда онъ совершался, служили особаго рода обедню, за которою отпускались все грехи. Вечеромъ въ храме садились за столъ. Глава секты изображалъ собою Христа, все были въ стихаряхъ и клобукахъ, а первосвященникъ — въ нарамнике, подобно Аарону. Іоанну прислуживали на коленахъ, ходили кругомъ стола, прогоняли сатану, жгли фиміамъ по обрядамъ iудейским, стоя съ жезлами въ рукахъ и подпоясавшись. Наконец, тутъ ели пасху, то есть жареннаго ягненка, не оставляя отъ него ничего, после чего кости его сожигали.
Стало быть и короны, и отпущенія греховъ и т. п. затеи давно опередили Кавказскаго царя прыгунковъ Рудомёткина.
V.
Царствуя надъ прыгунками Кавказскими, Рудомёткинъ (Комаръ) вздумалъ наконец однажды вознестись на небо. Для этого онъ объявилъ своимъ подданнымъ, что на ближайшей къ селенію горе въ присутствіи последователей своихъ, он, по примеру Іисуса Христа, вознесётся на небо за маловеріе ихъ въ божественное посланничество его. Прыгунки со слезами и коленопреклоненіемъ умоляли своего учителя не возноситься и не оставлять ихъ сиротами, обещаясь во всёмъ ему верить. Комар склоняется на просьбу их и — остается на земле.
Эта штука Рудомёткина тоже не новость! Ещё до него одинъ изъ пророковъ въ 1835 году увлёкъ за Кавказомъ толпу легковерныхъ такъ, что указалъ ей даже гору Сіонъ (где-то вблизи одного изъ Александровскихъ поселений). Введя уверовавшихъ на эту гору, пророкъ училъ ихъ тамъ молиться и возноситься, распростирая особеннымъ образомъ руки. Въ одинъ день онъ назначилъ себе формальное вознесеніе. Где-то около Эривани пророкъ собралъ толпу и пробовалъ при помощи платья, сшитаго из упругой матеріи, подняться на воздухъ. Не имея успеха и боясь более дурныхъ последствій, онъ однако сумелъ вывернуться: есть-де въ толпе грешникъ, лететь не могу: это приковываетъ его къ земле. Этому примеру последовалъ другой. Онъ после же выбралъ местомъ для Сіона и своего мнимаго вознесенья какую-то избу, свалился съ крыши и разбился до полу-смерти... Оставленный зрителями, онъ поднятъ былъ съ земли полицiей. Примеръ его не остановилъ Рудомёткина. Этотъ принуждёнъ былъ также совершить вознесенiе, но предварилъ его какими-то странными вступительными обрядами. Для мнимаго вознесенія онъ улучилъ такое время, когда къ горе прилипло облачко. Облако это, по указанію его, должно было взять его на небо. Когда толпа входила на гору, облако разрядилось и посыпалось дождёмъ, а разрядилъ это облако опять-таки грешникъ, замешавшійся въ толпу и усумнившійся в чуде...
Словомъ, въ секте прыгунковъ Кавказскихъ ничего не оказывается новаго. Значитъ: ничто не ново под луною!..
на Главную